– Главное – чтобы мне понравилось, – нахмурился Вадим, явно не ожидавший такого тона.
Если начистоту, то он и сам уже трижды пожалел, что, обсуждая два месяца назад организацию новогоднего вечера, назвал Зиночке именно этот клуб. Он давненько не был в этом заведении, почти полгода, и уже всерьез подумывал найти замену Кире, с которой когда-то здесь и познакомился. Кто же знал, что в его жизни все так быстро изменится и, собираясь на вечеринку, он будет думать только об одном: увидит там Катю или нет? Увы, ее там не было. Две другие вертевшиеся вокруг дамочки ничего, кроме раздражения, не вызывали. С расстройства он даже выпил лишнего и уже собирался ехать домой, когда наконец-то заметил Катю.
– Мероприятие окончено, желающие могут отправляться по домам или продолжить вечер в клубе, – продолжил Вадим. – А с чего это ты так печешься о моих сотрудниках? Насколько я помню, членом вверенного мне коллектива ты быть отказалась.
– Отказалась. Но не из-за того, что мне не понравился коллектив.
– Шеф не угодил? – с сарказмом уточнил Ладышев.
– Шеф как раз угодил, – не согласилась она. – А вот человек, который прячется за его маской, не очень.
– Ну, значит, им не повезло, – развел он руками. – Что поделать, бывший хирург, привык работать без анестезии.
Небольшой заминки в разговоре Кате хватило, чтобы осознать: такая долгожданная встреча с Ладышевым по ее вине превращается в заурядную словесную пикировку.
– Ладно… – сбавила она пыл. – Я тоже хотела с тобой поговорить… Извини за ту глупую записку в конверте.
– Да уж! Что-что, а писать ты мастер! – напротив, завелся Вадим.
– Ты прав, это, наверное, единственное, чему я научилась в жизни.
– И еще как! Ничем не лучше бывшего доктора: писать – как резать, по живому, не задумываясь о последствиях. Только есть одна разница между доктором и вашим братом журналистом. Доктор со своим больным идет до конца, а вот вам – лишь бы замарать, облить грязью… И неважно, что статья в газете может кого-то убить!
– Ты о чем? – недоуменно подняла глаза Катя.
– Все о том же! Если у доктора умирает больной, он всю жизнь потом мучится: все ли правильно сделал, можно ли было его спасти? Вот скажи, разве журналистов посещает раскаяние? Как-то не верится!
– Если тебя обидел кто-то из журналистов – я не имею к этому отношения. Я хочу извиниться лишь за себя. Увы, только после того, как пообщалась с твоей мамой, я поняла, что причинила тебе боль.
– Боль? И ты уверена, что я могу чувствовать боль? И что же такого рассказала тебе мама?
– Нина Георгиевна – замечательная женщина, – миролюбиво улыбнулась Катя. – Не волнуйся, она больше рассказывала о своих родителях, о твоем отце. Столько лет человек хранит не только память, но любовь, нежность. Меня это так тронуло! Я даже подумала статью написать о…