Она застыла, как изваяние, не смея шелохнуться. Даже дыхание затаила. Чувствовала, как уперлось в живот нечто большое и твердое, чувствовала горячие руки на обнаженном теле, и даже не удивлялась – как же так, когда посмел залезть под юбку? От несусветного, животного влечения распирало даже горло, не говоря о других, более предназначенных для этого органах.
Впервые в жизни Марина почувствовала настолько непреодолимое влечение. Правда, большим опытом в делах амурных похвастать не могла: кроме Арнольдика, сравнивать Кебу было решительно не с кем. Но, если Арнольдика она любила, и с удовольствием отдавалась ему именно по причине неземной своей любви, в данном случае о любви и речи не было – одна сплошная животная страсть.
Да и какая любовь? К кому? Это же Кеба, переходный красный вымпел. Преподаватель физической культуры. Культуры, между прочим, а не техники секса!
Мало того, что преподаватель. Мало того, что наслышана была Марина о его сексуальной неразборчивости. Так ведь еще и Ольгин жених! Вот ведь подлец, вот ведь мерзавец! В одно мгновенье подтвердились все многочисленные сплетни о кобелятской сущности физрука. Вспомнились Ольгины слова:
– Но ведь тебя-то он не трахнул? Значит, не всех!
И Маринкин ответ:
– Пока не трахнул. Пока!
Вот тебе и «пока». Впрочем, еще ничего не произошло, еще не поздно все прекратить. Да что там не поздно – необходимо! Он Ольгин жених, у них свадьба скоро!
Но какая же Ольга дура – нашла, за кого выходить замуж. Гад, кобель неразборчивый! Послать бы его подальше с его домогательствами.
Но как? Где взять силы, чтобы оторваться от него? Как отказаться от этих рук, от той мощи, что красноречиво уткнулась в ее живот? У нее ведь после восхождения по лестнице руки-ноги трусятся, сил не осталось в буквальном смысле, а значит, все равно не сможет Маринка от него вырваться, убежать от его похоти. Или руки-ноги дрожат совсем не от восхождения? Какая разница? Главное – дрожат, а потому она не может оторваться от его рук. Иначе упадет, пропадет. Но в его руках пропадет тем более…
Оба едва стояли на ногах. Оба одинаково жаждали продолжить «общение». И оба прекрасно понимали, почему не стоит этого делать. А потому продолжали стоять каменными изваяниями, вжимаясь друг в друга.
Наконец, Кеба сумел оторвать руки от ее «подъюбочного» пространства. Обнял за плечи, реализовав давешнее желание: потерся носом о жесткие ее волосы, чмокнул в макушку. Продолжая прижимать ее к себе одной рукой чуть ниже талии, второю поднял Маринкино лицо за подбородок. Смотрел долго, будто пытаясь навсегда запомнить, потом наклонился и поцеловал.