– Она утверждает далее, что ты умертвил сына толкователя Корана Альманзора.
– По твоему поручению, могущественный и мудрый баба-Мансур, по твоему повелению.
Мансур внезапно привскочил с места.
– Что говорит твой язык! – с гневом воскликнул он. – По моему приказанию? Я давал тебе поручение?
– Не поручение, нет, не сердись на меня за неверное слово, но мне казалось, тогда я понял, что…
– Тебе казалось, ты понял! – гневно перебил его Мансур. – Придержи свой язык. Повторение подобных слов не может вторично пройти тебе безнаказанно.
– Смилуйся, мудрый и могущественный баба-Мансур.
– Пророчица утверждает, в-третьих, что ты пытался умертвить ее, чтобы заставить ее молчать, что ты изувечил ее, отрубив у ней руку, и что ты заживо похоронил ее.
– Если бы ты мне только дал волю, владыка над всеми владыками, я сумел бы устранить пророчицу без шума и не возбудив ничьего внимания, – сказал Лаццаро.
– Как ты это сделаешь?
– Обещаю тебе, что пророчица сама оставит дом софта. Обещаю тебе привести ее сюда в развалины, – отвечал грек.
– Будет ли она в доме софта или здесь в развалинах, для меня все равно, только бы ты избежал всякого наказания.
– Я имею твое дозволение, мудрый и могущественный баба-Мансур, для меня достаточно этого.
– Я отказываюсь от всякого участия в этом деле, иначе ты в конце концов опять скажешь, что действовал по моему поручению, – сказал Мансур-эфенди. – Не плати вторично за мою доброту подобной неблагодарностью. Ступай.
Лаццаро встал с ковра, на котором он стоял на коленях.
– Хвала и слава тебе, мудрый и могущественный шейх! – воскликнул он и затем оставил комнату совета и башню Мудрецов.
Несколько минут он простоял в раздумье на улице. Стемнело, он должен был действовать в этот же вечер, завтра могло быть уже слишком поздно. Слова Мансура лучше всего доказали ему, что опасность была для него велика. Лаццаро посоветовался сам с собой и спустя немного времени, казалось, уже отыскал план действия, – это доказывала его дьявольская улыбка и дикий блеск его страшных глаз.
– Пусть будет так, – пробормотал он. – Главное дело в том, что я должен только в крайнем случае прихватить ее с собой – меня ужасает Черный Карлик. Что бы ни произошло, я боюсь Сирры. Лучше всего хотелось бы мне на этот раз видеть ее мертвой и настолько мертвой, чтобы она более не воскресла. Я думаю, лучше всего употребить огонь, этот опыт нравится мне.
Лаццаро оставил развалины Кадри и направился к предместью Скутари. Затем он отправился во мрак к дому, где жила старая Ганифа, прежняя служанка прекрасной Реции, дочери Альманзора.