Мачеха Анжелины шумно высморкалась. Огюстен же упорно смотрел на кончик ножа. Ему не хотелось встречаться взглядом с Анжелиной.
— Простите меня, — прошептала Анжелина. — Папа, я не могла больше тебе врать. Я отдала бы все, чтобы изменить прошлое. Я согласна с тобой, мне тогда не хватило мужества. Я должна была рассказать тебе о том, что со мной случилось, что я жду ребенка. Но я была уверена, что ты выгонишь меня из дома, что ты отречешься от меня, как ты это только что и сделал. Мне очень жаль.
Анжелина страдала и морально, и физически. Нарыв прорвался, но оттуда вытекал гной, который теперь всегда будет отравлять жизнь и самой Анжелины, и ее отца.
— Уходи! — снова сказал Огюстен. — Ты можешь жить в доме на улице Мобек, поскольку он принадлежал семье твоей матери. Прощай, малышка!
— О, папа, папа! — умоляюще воскликнула Анжелина, падая на колени. — Если бы ты знал, как я люблю тебя! Ты самый справедливый человек на земле, а я врала тебе! Но я просто боялась. Мама умерла. Я думала, что поступаю правильно.
Огюстен оттолкнул дочь, но не грубо. Он прошел в свою мастерскую и закрыл за собой дверь. Было слышно, как в замочной скважине повернулся ключ. Жермена бормотала сквозь рыдания:
— Боже мой! Какое горе! Какое горе!
— Простите! — в последний раз пробормотала Анжелина.
Анжелина вышла из дома, и сразу ей в глаза ударил яркий солнечный свет. Он лился сквозь листву платанов, росших на рыночной площади. У Анжелины возникло ощущение, что она внезапно погрузилась в тепло воскресного утра, вырвавшись из темного холодного места, хотя и была недостойна такой милости.
«Что я наделала! — думала Анжелина. — Зачем я сказала папе правду именно сегодня?»
Она подавила вздох, полагая, что поступила очень глупо. Сегодня утром, лаская сына, она решила сказать отцу, кем на самом деле приходился ей этот ребенок. Потом, встретив Гильема, охваченная непонятным страхом, она передумала и смирилась с тем, что ей придется еще долго хранить свою тайну. «Но я не смогла. Я должна была выговориться. Я должна была сказать, чтобы папа, хотя бы папа, знал, кто такой Анри!»
Не зная, что делать дальше, она не спеша шла к площади с фонтаном.
Огюстен Лубе наблюдал за дочерью, припав к окну своей мастерской. Правда, которую он только что узнал, чуть не убила его. Он был глубоко разочарован, скорее опечален, чем рассержен. Он не узнавал свою дочь. Она казалась ему незнакомкой, которой он никогда больше не сможет доверять и с которой ему в будущем лучше не встречаться.
— Черт бы тебя побрал! — выругался Огюстен, стукнув кулаком по верстаку. — Адриена, моя бедная Адриена! Если бы ты знала! Из яйца вылупилась змея, а не белоснежный лебедь, как я думал!