— Нет, нет, миссис Ваноччи! Пожалуйста, не отвечайте прямо сейчас! Я понимаю, что это все слишком неожиданно — о чем я только думал! Простите, помыслить не мог, как двусмысленно это все будет смотреться. Возьмите браслет, — он попытался впихнуть мне свою шкатулку. — Подумайте! Обещайте, что подумаете!
— Обещаю, — соврала я, отводя взгляд. *
Первое время после насилия при одной мысли, одном намеке на близость с мужчиной, меня начинало мутить. Отвращение, страх и невыносимое, невозможное чувство беспомощности…
И память о том, как это больно.
Порой мне снились кошмары, и я просыпалась с криками. Лежала, рассматривая контур витража в темноте, и повторяла себе, что отомстила. Мои обидчики мертвы.
Время и месть — хороший лекарь. Память о насилии изгладилась, ушла, как сошли синяки с тела. К сожалению, меня больше не передергивает от чужих прикосновений. Совсем наоборот. Я помню, что секс — это больно, гадко и унизительно. Но, видимо, я так порочна, что даже опыт не в силах избавить меня от постыдного вожделения.
Вожделение… оно приходит иногда, когда Элвин дотрагивается до меня — подсаживает в седло, подает руку, поправляет шарф, поглаживая шею кончиками пальцев.
Перехватывает дыхание, сладко ноет внизу живота, и я отшатываюсь в панике, испуганная даже не его прикосновениями, но своим ответным влечением.
Особенно тяжело было, когда он учил меня танцевать котильон. От близости наших тел, ощущения руки на талии — бережная, но сильная поддержка, от взгляда Элвина, в котором светился неприкрытый огонек желания, слабели ноги. Я ошибалась, путалась в движениях, уже совсем не думая о танце. Какие танцы, когда кожа так горит от возбуждения и по телу проходит жаркая дрожь похоти? Я мечтала и боялась, что он сейчас остановится, коснется своими губами моих губ… и тогда я уже не сумею сказать «нет».
И даже знание, что приятны только поцелуи, что дальше будет больно, противно и стыдно не сможет заглушить зов желания.
Это не любовь, о нет! Это просто наваждение. Магия гнусной удавки, будь она проклята! Не зря моя кошачья половина так млеет от хозяйских прикосновений.
Я помню, какая она — любовь. В ней почти нет плотского влечения, но есть забота и нежность. Да и как можно быть влюбленной в человека, который надел на тебя рабский ошейник? Надо совсем себя не уважать.
Это дурно, очень дурно кончится. Однажды я не сумею совладать с навязанной колдовством похотью. И уступлю. Добровольно стану его девкой.
Одной из многих.
А после такого — только в петлю.
После первого же урока я попросила Элвина найти мне другого учителя. Он отказался: