— Что?
— Поднять труп, — шепотом говорю я. И затыкаю рот себе ладонью.
Страшное преступление, способное навеки погубить душу. Неужели я сама предложила такое?
Он смеется:
— Даже если бы мог, как его допросишь? Он же труп.
— А говорят, некроманты могут…
— Людям нравится бояться, вот и придумывают. Пффф, «поднять труп» — скажут тоже! Не верь сказкам, Франческа. Можно заставить повиноваться сшитого из мертвечины голема, но это к магам смерти. А я — маг огня. Ну, еще немного с водой знаком. И с воздухом.
— А Фергус?
— Фергус тоже стихийник. Но слабенький.
— Ты сильнее?
— Ага. Проверено неоднократно.
— А Джанис?
— Джанис может все, — говорит он с неподдельным уважением.
Темнота бесстыдна, она прячет лицо собеседника, и я могу разговаривать — о чем угодно, без стеснения. Могу обмануть саму себя, притвориться, что на моей шее нет ошейника, а человек рядом вовсе мне не хозяин, а, например, друг. Легко дышать, легко говорить. Я больше не чувствую себя ежиком, не хочу свернуться в колючий злой шарик.
Неужели Джанис был прав?
— За что ты так ненавидишь культистов? Они тебе чем-то навредили?
— О, ну и фантазия у вас, сеньорита, — по голосу мага я слышу, что он с трудом сдерживает смех. — Чувствую, уже сочинили душещипательную историю о том, как культисты сожгли мой дом, убили родных, а я вырос и пошел мстить.
— Вовсе нет! Ничего подобного, — возмущаюсь я.
Возмущаюсь потому, что он прав.
— С чего ты вообще решила, что я их ненавижу?
— Ты на них охотишься.
— Ну… если смотреть с этой точки зрения. Ненавидит ли охотник добычу?
— Значит, для развлечения? — не могу сдержать разочарования. Лучше бы история, которую я придумала, оказалась правдой.
Он вздыхает:
— Я дал зарок князю Церы. Но главное — мир точно станет лучше без этой мрази.
Разговор уходит от магии, от Изнанки и мира фэйри. Мы говорим о чем-то незначительном, но важном. Про то, что мы оба любим мягкий сыр и трагедии Уильяма Ардена. Про картину маэстро Антонисона в его комнате — ту самую, с демонами и адскими муками. Она ему нравится, потому что «Это же такая восхитительная гадость, Франческа! Как можно ее не любить?». Говорим про разеннские обычаи, про историю Древней Ирвы. И про то, как красив зимний Рондомион, маг обязательно покажет мне его, вот только выкроит хотя бы пару часов…
— А можно мне в город завтра? — робко прошу я. — Здесь так скучно.
— Нет, — слово бьет, как камень в витраж. Здоровенная, неподъемная каменюка, от которой гнется свинцовый оклад и разлетаются в мелкую крошку цветные стекла.
Так же разбивается вдребезги очарование вечера. Темнота больше не укрывает мягким пледом, она давит. Чужая комната, чужой город.