Наш разговор прерывает возвращение Элвина. Маг непривычно мрачен, уезжал он в куда более добром расположении духа. Он приветствует Тильду кивком и останавливает на мне хмурый взгляд.
— Пойдемте со мной, сеньорита.
Я пугаюсь, как всегда, когда он так смотрит, но не подаю виду. Следую за ним в часовую комнату.
— Давно хотел вам показать… — он останавливается в дверях. — Это еще что за грисковы шутки?
— О чем вы?
Он подходит к часовому механизму, проводит рукой по полированной бронзе, поворачивается ко мне.
— Ваших нежных ручек дело, сеньорита?
Это он только сейчас заметил? Прошло уже больше недели с тех пор, как брауни по моему приказу счистили прозелень с бронзовых шестеренок.
— Нет. Ну при чем здесь я? Должно быть, дом сам привел себя в порядок. Это же обычное дело, когда сами собой прочищаются камины, и исчезает пыль.
— Наверное, я должен сказать спасибо?
— О, не стоит затруднять себя, мой лорд. Уже то, что вы заметили мои труды, само по себе великая награда.
Он верно понимает насмешку и стискивает челюсть:
— Хватит, Франческа!
— «Хватит» что? — спрашиваю я с самым невинным видом, внутри проживая неподдельное злорадство. — Вы хотели что-то показать, мой лорд?
— Забудь, — бурчит он и уходит, испортив миг торжества.
Отвратительно! Почему он всегда умудряется оказаться победителем? Вместо того, чтобы радоваться, как я уела мага, я весь остаток дня слоняюсь по дому и гадаю, чего же такого он хотел мне показать.
Элвин
Надо же было так сглупить. Зла не хватает.
И ведь как знал, как чувствовал — нельзя оставлять развалины больницы надолго без внимания. Но Джанис был на редкость убедительным, когда говорил про отдых. И я действительно адски вымотался. Так, что засыпал на ходу.
И все же не стоило его слушать. Сколько раз убеждался — все доктора в душе паникеры.
Было потеряно не так много времени, всего ночь, но ее хватило. К утру, когда после похорон я отправился к бывшему госпиталю, оказалось, что ночью на развалинах орденской резиденции случился пожар. По воспоминаниям очевидцев, он вспыхнул будто сам собой и продолжался почти до рассвета. Горели развалины, горели подвалы глубоко под землей. Камень спекся до однородной угольно-черной массы и еще дышал жаром, медленно остывая
И вот что характерно — ни одно из соседних зданий огонь не затронул. Отнюдь не усилиями пожарной команды с несчастной парой бочек воды. Зеваки, суеверно крестясь и ежась, вспоминали, как пламя и не пыталось покинуть отведенных ему пределов. Ровная, словно циркулем очерченная граница, отделившая горелый камень от просто лишь слегка закопченной мостовой застыла безмолвным свидетельством правдивости их рассказа.