Я назвалась бастардом. Знакомство сомнительной ценности.
Особенно для молодого дворянина.
На его лице все так же цветет простодушный восторг. Неужели его совсем не волнует мое происхождение?
Ну в самом деле: он же не собирался жениться на первой встречной, не зная ни ее происхождения, ни богатства. Что я себе напридумывала?
А если не собирался жениться, то зачем так искренне выказывает интерес к молодой девушке? Или за всеми этими ужимками бестолкового щенка прячется самонадеянный соблазнитель?
— А хотите, я покажу вам лучшую пекарню в Рондомионе? — предлагает похожий на тряпичного медвежонка соблазнитель.
Элвин
Я проводил с Франческой много, очень много времени.
Мне нравилось наблюдать, как она сидит, небрежно поджав ногу — поза, мало допустимая для воспитанной леди, но у нее получалось даже изящно — и вышивает или увлеченно листает книгу. Как откидывает назад тяжелые, густые локоны — приходилось бороться с желанием дотронуться до них, провести рукой по каштановым волнам в золотистых искрах, пропустить пряди меж пальцев. Я помнил какие они на ощупь — не струящийся шелк Исы, скорее уж мягкое руно…
И эти ямочки на щечках… Я специально смешил ее, чтобы лишний раз их увидеть.
И взгляд снизу вверх сквозь полуопущенные ресницы. Притворно-смиренный — горе тому, кто поверит его обманчивой кротости.
Проклятье! Мне не надоедало смотреть, как она делает самые простые вещи. Прихлебывает из кружки отвар. Расчесывается. Грызет кончик пера, перед тем, как выплеснуть на чистый лист бумаги очередной поэтический эксперимент, чтобы чуть позже изорвать его в клочки и отправить в урну. Сеньорита скрывала от меня свою страсть к стихосложению, а черновики рвала или сжигала, но я как-то выкрал парочку и прочел. Что-то про кровь-любовь и розы с морозами.
Это было так… мило. Смешно и мило.
Совершенно не хотелось глумиться.
Оказалось, что она играет в шахматы и играет совсем неплохо. Идеальный партнер — достаточно сильный, чтобы заставить меня поломать голову, но недостаточно опытный, чтобы выигрывать слишком часто.
Забавно, но хоть сеньорита и ненавидела связавший нас артефакт, она полюбила оборачиваться кошкой. Возможно, так ей было теплее. Зима вышла на редкость лютой и снежной для Дал Риады. Почти как во фьордах Ундланда.
Она настолько свыклась со своей кошачьей половиной, что порой даже приходила ко мне на колени в этом облике. Сворачивалась клубочком, со снисходительным высокомерием щурила глаза, не выпрашивая, но требуя ласки. Так, как умеют это делать лишь кошки. Я запускал пальцы в густой мех или чесал ее за ушком.