В гардеробной перед трюмо горели лампы. Ганна предполагала, что ее госпожа, во всяком случае, переоденется к чаю и заменит легкое летнее платье более теплым, так как на дворе стало холодно и сыро. Белая фарфоровая печка, топившаяся исключительно в это время года, распространяла приятную теплоту, а сквозь отверстие в медной дверке ее падал на ковер красноватый отблеск горевшего в ней угля. И в этот уютный, приветливый уголок вошла в последний раз молодая женщина с разбитым сердцем и помутившимся взглядом, чтобы приготовиться к отъезду… Она отпустила горничную ужинать в людскую и заперла за нею дверь, которая вела на колоннаду.
Почти все окна были уже закрыты ставнями, только в голубом будуаре оба окна стояли отворенными. Лиана всегда сама затворяла их из предосторожности, чтобы чужие, неумелые руки не повредили ее прекрасных азалий… Дождь шумными потоками лился на землю. Холодный сырой воздух, врываясь в открытое окно, веял на атласные стены. По временам буря выла еще яростнее, и дождь лился тогда с удвоенною силой. Эоловы арфы то звучали сильнее от порывов ветра, то заглушались шумом дождя и замирали где-то в саду.
С минуту Лиана простояла у открытого окна; она невольно содрогнулась при мысли, что в такую ужасную погоду и притом ночью ей приходится покинуть замок и идти пешком. Она хотела уйти из Шенверта так тихо и незаметно, чтобы никто не мог даже знать, когда она ушла. Она ни одной ночи не могла более оставаться под кровлею того, кто считал ее неверною и погибшею безвозвратно. Масса взведенных на нее оскорбительных обвинений и вероломные действия священника лишили ее всякой возможности доказать свою невинность, так что только опытная в хитрости и коварстве женщина могла бы выпутаться из этой интриги; ей же, беспомощной по чистоте ее души, остался только один исход: бежать к Магнусу и Ульрике и им поручить свою защиту.
Она заперла окно и опустила штору; вдруг раздались торопливые шаги в передней, и сильная рука взялась за ручку двери, но голубой будуар был заперт… Лиана прижала руки к сильно бьющемуся сердцу. Майнау стоял в передней и требовал, чтобы его впустили… Нет, ни за что на свете она не увидит его больше! Он сделал эту встречу невозможной.
Майнау стал с силою стучать в дверь.
– Юлиана, отвори! – кричал он повелительно. Она словно окаменела; не было слышно даже ее дыхания, только глаза тревожно скользили по платью, боясь, чтобы какая-нибудь складка не шевельнулась и не выдала ее присутствия.
Два раза он позвал ее, сильно дергая дверь. Потом он пошел назад и с силой распахнул обе половинки большой двери, ведущей на колоннаду, но Лиана не слыхала, чтобы она снова затворилась, – очевидно, Майнау удалился в сильном негодовании.