— Для меня это слишком абстрактно, — сухо сказал Герман. — У меня нет братьев.
— У меня тоже, — примирительно буркнул профессор я устало прикрыл ладонью глаза.
Седовласая заведующая терапевтическим отделением была педантична. Водрузив на нос старые очки с лопнувшей дужкой и захватанными стеклами, она методично переворачивала анализ за анализом, страницу за страницей в истории болезни Жени Харитонова, возможного реципиента. Профессор и Герман терпеливо слушали ее доклад. И сверхосторожное заключение Серафимы Ивановны было известно им заранее. Когда она закончила, Федор Родионович спросил:
— Что вы думаете об операции?
— Я не имею в этом никакого опыта, — Серафима Ивановна развела руками. — В этом я вам, наверное, плохой советчик. — После небольшой паузы она все же решилась добавить: — Могу сказать, что возможности консервативной терапии исчерпаны. Прогноз плохой. Операция дает надежды?
— Да.
Серафима Ивановна подняла седые брови, словно говоря: «Вот видите…», но произнесла совсем другое:
— Они оба очень славные ребята.
Федор Родионович испытующе посмотрел на нее.
— Здоровый брат, Борис, рискует почкой, — сказал он.
— Да, да… — закивала она.
— Что вы можете сказать о биологической совместимости? — со скрытым раздражением спросил профессор.
— Я не иммунолог, Федор Родионович, но сделанные пробы — полностью идентичны: группа, резус, кожа… Ну, и — близнецы ведь!
— Как вы охарактеризуете функциональное состояние реципиента?
— Вы же знаете, Федор Родионович, врач по функциональной диагностике болеет, но… — И при всем при этом она ни на секунду не теряла чувства собственного достоинства.
«Это же надо уметь — так обстоятельно говорить, не высказывая определенно своей точки зрения», — подумал Герман. Он усмехнулся и отвел взгляд. Ему показалось, что если он не сделает этого, то Федор Родионович не сдержится, взорвется. А доктор, занимающийся функциональной диагностикой, действительно опять болеет. Собственно, когда говорили о ней, что болеет, обычно не имели в виду какую-то конкретную болезнь. Она была молодой и в общем-то здоровой женщиной, весьма обремененной семьей. За четыре года работы в больнице два года она находилась в декретах, полгода — на специализации и еще около года, наверное, — на больничном листе по уходу за болеющими детьми. В перерывах умудрилась пару раз переболеть гриппом, и потому всякое ее отсутствие теперь определяли для краткости одним словом — «болеет»…
Пригласили ждавшего за дверью Бориса.
Герман с интересом рассматривал коренастого крепкого парня с волнистым темно-русым чубом.