Нет, сын ничего не изменил бы в его жизни. Только сделал бы ее, возможно, еще более сложной. Нет, нет, главное — быть уверенным, что ты делаешь именно то, что должен, что лучше всего можешь… Нужно оправдать свое присутствие здесь, доказать себе самому… Что же доказать? Это очень важно: определить конечную цель.
Федор Родионович нервно поднялся, подошел к окну. Вид из него был отвратительный, не то что в больничном его кабинете, — скучный высокий дом на противоположной стороне улицы. Но Федору Родионовичу просто нужно было движение. Может быть, он подбирается к спасительной истине?..
В столовой часы пробили девять. И почти тут же появилась Татьяна, уже в плаще, с зонтом в руках.
— Сегодня я приду поздно: защищается одна наша девочка. Обед в холодильнике. Или ты поешь на работе?
— Не знаю, Танюша. Там видно будет.
— Ну, до свидания, дорогой. Не переутомляйся.
Вот пример естественной и ясной жизни. Но для этого нужно быть таким, именно таким человеком, как Татьяна.
Федор Родионович заставил себя, отбросив все посторонние мысли, в течение часа заняться лекцией. Посмотрев ее до конца и наметив переделки и добавления, он задумался о тех, для кого готовил все это. О своих учениках. Как громко и гордо это звучит, и как мало соответствует… Ну, какие они ученики! Пришли, ушли… Полноте, нужны ли вовсе им эти лекции, профессор? Есть хорошие книги, от которых он, Федор Родионович, в общем-то и не очень отходит, в отличие от других профессоров, считающих в гордыне, что «свой» курс будет лучше «книжного». Как будто частности способны решать проблемы!.. Главное — заразить их, студентов, учеников, любовью. Он не смог этого сделать, не смог заразить своей любовью к хирургии. Это главное. И он знает, почему так получилось: ему нечем заражать! Так пылкая страсть уродца остается безответной. Конечно, ведь все они — молодые люди — романтики. И им необходима романтика, чтобы стать преданными какому-нибудь делу. Их навряд ли способна увлечь, особенно тех, что посвятили себя естественным наукам, даже логичность, правильность. Они ищут не истин, выбитых на холодном граните, а огня, который бы зажег хранящийся в них горючий материал. Они не знают еще, как часто этот материал постепенно и бессмысленно, словно пропан из испорченного баллона, покидает их с годами, так и не воспламенясь… Главная задача учителя — дать им огонь. Только воспламенив их, он сможет сказать: это мои ученики.
Но у него есть лишь старые истины, выбитые на холодном граните.
Федор Родионович вдруг вспомнил школьного учителя математики, пожилого, сухого человека. Собственно, вспомнил он тягостное чувство сожаления, связанное с этим человеком, высококвалифицированным педагогом, беззаветно преданным математике. Вспомнил уроки по алгебре и геометрии, едва ли не самые скучные в школе, и единственного одержимого математикой парня, который занимался ею во Дворце пионеров. Учитель любил этого парня, часто оставался с ним после уроков, но выглядело это как навязывание себя. Все так и понимали — «пристает»… Больше сорока лет прошло с тех пор, но Федор Родионович отчетливо видел их школьный актовый зал, стол под красным сукном на сцене. Парню вручали приз за первое место в областной математической олимпиаде, и он благодарил руководителя кружка из Дворца пионеров… Совершенно незначительное для Федора Родионовича событие! Но его поразило тогда лицо их учителя: перекошенное какой-то жалкой улыбкой, словно оправдывающееся. Это скорбное, страдающее лицо врезалось в память Федора Родионовича.