Я сел за писанину. Отобрал кучу «историй», которые ждали очередного формального дневника, и не без удовольствия занялся бездумной механической работой. Нет худа без добра. Все же это работа, от которой никуда не уйдешь, — требуемая. И никакого напряжения. И все-таки не безделье.
В ординаторской никого не было. Изредка только заходила Антонина, тихо, яко тать в нощи, боясь, кажется, даже посмотреть на меня. Так переживала за ближнего… Ни Кемалыч, ни Николай, ни Петр Васильевич не появлялись, несмотря на то что операция с полчаса как окончилась. У всех дел еще невпроворот. Я и помог-то им только тем, что перевязал нескольких больных… Бессмысленный, бесполезный день! Ползу через него, как мокрица… И опять, как вчера вечером, меня охватило острое чувство отвращения к себе.
Я смотрел в окно на гладкую синеву неба, на котором застыли редкие декоративные облачка, такие аккуратненькие, словно только что от парикмахера. И даже вздрогнул от неожиданно раздавшегося за моей спиной голоса:
— Собирайся! — Петр Васильевич стоял в дверях, папироса дымилась в углу рта.
— Не понял.
— Собирайся, говорю. Полетишь на дальний лесоучасток. — Он прошел к дивану и сел в своей любимой позе — словно обхватывая руками живот. Я молча смотрел на него, он — на меня. — Не мне же лететь…
— На чем лететь? — Больше всего я хотел сейчас именно этого: улететь куда-нибудь, уехать, умчаться от всего и от самого себя!
— На вертолете.
— На каком вертолете?
Петр Васильевич вытащил папиросу изо рта и с интересом посмотрел на меня:
— У тебя прорезается женский характер. Не замечаешь?
— Замечаю.
— Полетишь на вертолете геолого-разведочной партии. Вероятно, МИ-1.
Зазвонил телефон.
— Владимир Михайлович? Сколько возьмете халатов? — Нинин голос.
Смотри-ка, там уже полным ходом идет снаряжение!
— Сколько халатов? — повторяю я и смотрю на Петра.
Он показывает два, потом три, потом четыре пальца.
— Четыре, — говорю я Нине.
— Хорошо. — И вешает трубку. Об инструментах ни слова. Значит, знает, на что собирать.
— Четыре? — говорю я Петру Васильевичу. — Тут и МИ-2 не хватит.
— Возьми Антонину, — предлагает Петр, не отвечая на мой скрытый вопрос.
— Это еще зачем?
— Мало ли… Она хорошо наркоз дает.
— Вот и пусть остается. Может понадобится. Если вы такой добрый, дайте Валерия Кемалыча.
Петр Васильевич хмыкает.
— Ожил, суслик… Ладно.
— Так что там все-таки случилось? — спрашиваю я и с затаенным страхом думаю: неужели опять какая-нибудь травма?
— Звонили из комбината. По селектору им передали из Столбовухи, что фельдшер просила срочно прислать на лесоучасток хирурга на «острый живот».