– Не уверена, что понимаю, каким образом ты совершаешь милосердный жест, напустив на него Фориннис?
– Предположительно, мы это выясним. По крайней мере, я надеюсь, она сама доложит мне позже.
– Хочу услышать все сплетни, которые она принесет. О, боже мой!
– Встретимся со щетками у городского фонтана?
– Я принесу свое грязное белье, если ты принесешь свое.
Он состроил довольную физиономию:
– Спасибо, предпочту не развивать эту метафору дальше.
Впрочем, принесенный десерт избавил его от этой необходимости. Однако, когда он посмотрел в том направлении, куда ушла девушка, его сдержанная улыбка переросла в тихий смешок.
– Поделись шуткой, – велела Корделия.
– Это её ароматное послание напомнило мне одну историю, которая произошла с Эйрелом. Бог ты мой, я даже не знаю, стоит ли её рассказывать. Я ведь могу оказаться единственным живым свидетелем.
– А если ты рухнешь мертвым, она пропадет для исторических хроник? Ну же, Оливер, делись.
История явно была не из тягостных, иначе бы он так не ухмылялся.
– Вам, может, и расскажу. Не могу себе представить, как рассказать такое Фориннис. Да и кому-либо ещё, – он проглотил кусочек щербета. – В общем, дело было так. Когда война в Ступице Хеджена только-только закончилась, мы на довольно долгое время зависли на орбите Вервана. Юный Грегор обхаживал верванцев и разбивался в лепешку, чтобы произвести на них хорошее впечатление, а Эйрел и я тем временем разбирались с деталями — шестисторонним соглашением о прекращении огня и мирными договоренностями. Там был один совершенно несносный цетагандийский эмиссар, который решил, что нам можно морочить голову, несмотря на только что проигранную ими войну. Он пачками слал все эти письма, написанные от руки каллиграфическим почерком, жутко официальные и псевдоуважительные, которые, разумеется, приходилось расшифровывать одному бедолаге...
– Бедолагой был ты?
– Чаще всего, да. По крайней мере, мне доставались самые пылкие. В общем, на нас обрушили лавину посланий, каждое следующее ароматнее прежнего — до дюжины запахов одновременно. Мы уже замучились отсылать их в лабораторию для химического анализа, чтобы убедиться, что мы разнюхали верно. И большинство их, если интерпретировать в правильном порядке, что, как считал отправитель, мы по некоторым причинам сделать не в состоянии, содержали разнообразные смертельные оскорбления. Эйрел всё больше и больше зверел от выходок этого гемского паразита, и когда я бился над расшифровкой очередного послания, он потребовал: «А ну дай сюда эту хреновину», вырвал его у меня из рук и пошел с ним в туалет. Где и снабдил это послание меткой… эээ… своего собственного запаха.