— Друзья мои! — сказал он. — Не удивляйтесь, что я собрал вас здесь всех вместе. Вы принадлежите к элите нашего островка, на котором мы оказались волею судьбы. Можно добавить, что все вы — духовная и материальная квинтэссенция Полыньи. Здесь есть и ее уроженцы, и занесенные сюда случайным ветром. Но нам теперь предстоит жить вместе, по новым правилам, поскольку мы отрезаны от всего мира. Следует забыть прошлое… на неопределенное время. Сейчас мы подобны древнегреческим богам, восседающим на вершине Олимпа…
«Эк, как круто берет!» — подумал я и тут только заметил, что все еще стою возле дверей — в полном одиночестве. Марков уже сидел за столиком вместе с Барсуковыми и Раструбовым, а за соседним Милена манила меня пальчиком. И я пошел к ней, усевшись между Ксенией и Комочковым. Намцевич между тем продолжал свою тронную речь.
— Ситуация сейчас такова, что Полынье необходим особый порядок. Вы знаете, какое трагическое событие произошло недавно. Чтобы ничего подобного не повторилось впредь, нужно особое внимание, тщательный контроль и забота обо всех жителях. Меня попросили установить спокойствие в Полынье. И я решил взять на себя эту тяжелую ношу. Так, Илья Ильич? — обратился он к Горемыжному. Тот поспешно закивал головой. — Я надеюсь, что никто из присутствующих меня не разочарует, а, напротив, будет помогать и всячески поддерживать. Ведь мы теперь представляем единый организм, который должен действовать слаженно и четко. А я постараюсь разрешить все возникшие проблемы. Пью за вас, дорогие друзья!
— Что это означает? — тихо спросила Ксения.
— Смена власти, — ответил ей Комочков. — Пей и не рыпайся. Он же ясно дал понять, что больные члены организма будут заменены протезами. Скажи спасибо, что попала в элиту.
— Спасибо! — громко фыркнула Ксения.
А мне тост Намцевича напомнил нашу недавнюю беседу с ним, где он говорил о желании владеть маленьким миром, в котором хочет установить земной рай. Что же, похоже, он добился своего… Тем временем начали раздаваться другие тосты, славившие хозяина особняка, а чуть позже шампанское и крепкие напитки ударили в головы, наполняя их весельем и бестолковым безумием. Возможно, так мне показалось, в напитки было что-то подмешано, какое-то наркотическое снадобье. Но я почти не притрагивался ни к ним, ни к пище и поэтому сохранял спокойствие и трезвый разум. Кроме того, мне не хотелось выглядеть пьяным перед Валерией, которая продолжала бросать на меня острые взгляды.
Скоро все это застолье стало напоминать мне пир во время чумы… Я глядел вокруг себя и видел, как меняются люди, словно чья-то умелая рука срывает с них привычные маски. Вот щебетал о чем-то на своем родном восточном языке проповедник Монк, теребя длинную белую бороду: он походил на заведенную куклу, ожившую в ночном кошмаре… Как оглобля перегнулся через стол Горемыжный, ловя длинными руками воздух… Прильнул к статуе Венеры пекарь Раструбов, лаская ее интимные места, всхлипывая от удовольствия… Неподвижно застыл Дрынов, уставившись немигающими глазами в одну точку… Плакал, рыдал учитель Клемент Морисович, закрыв лицо ладонями… Торопливо пил одну рюмку за другой доктор Мендлев, дико озираясь вокруг, будто ища кого-то невидимого… Танцевала в центре зала рыжая Жанна, постепенно освобождаясь от лишней одежды… Уснул за столиком Сеня Барсуков, опрокинув бутылки, сжимая в ладони руку жены… Маша чему-то беззвучно смеялась… А Комочков заливался хохотом, глядя на мрачного, сцепившего зубы Маркова… Милена пыталась ущипнуть меня как можно больнее и уже исщипала мне весь бок… Другие гости тоже вели себя как сумасшедшие, дико и необузданно. Кроме Валерии, которая осталась одна, после того как куда-то исчез Намцевич. Я встал, оттолкнув руку Милены, и направился к ней. Не говоря ни слова, она показала мне глазами на стул.