— Жив я, тетушка, жив, — сознался я, разлепляя веки. — Эта встреча для дела была нужна. Который час?
— Да уж девять минуло.
— Утра или вечера?
— Окстись, миленький! Ночь скоро.
— Понятно. — Я сбросил ноги с кровати. В голове все еще слегка шумело слабо накатывающими на берег морскими волнами. — Итак? Каковы наши результаты? Я пожертвовал своим здоровьем и репутацией трезвенника, чтобы выяснить у милиционера Громыхайлова следующее. А: он сознался, что сам убил деда, и Б: беглый каторжник прячется где-то неподалеку, возможно, вырыв нору под Волшебным камнем. Короче, все впустую, ничего толком я и не выяснил. Но зато слух обо мне прошел по всей Полынье великой…
— Это уж точно! О тебе уже кумушки в магазине судачили. И не стыдно?
— Тетушка, я занимаюсь серьезным делом, а вы обращаете внимание на каких-то кумушек. Кроме того, чем больше будет обо мне разговоров — тем лучше. Тем быстрее убийца захочет со мной встретиться. Если… — подумав, добавил я, — эта встреча уже не произошла. А каковы ваши успехи? — Мы уже перешли на кухню, где я варил кофе.
Тетушка ошарашила меня невесть откуда взявшимся в ее лексиконе милицейским сленгом.
— Зинаида раскололась, — победоносно сообщила она. — Я с ней целый час беседовала.
— Лампой в лицо светили? — полюбопытствовал я. — Морду расквасить обещали?
— Будет тебе, — обиделась моя милая помощница, которая, видно, вжилась в свою роль с удовольствием. — Сына ее арестовали за то, что он семью своего командира вырезал. Двух дочек изнасиловал. Потом еще одного убил, прохожего, просто так. Видно, рассудком тронулся. Или довели до такого состояния. Но Зинаида не верит. Говорит, подставили его, не может ее Гришка до такого дойти. Да и я его сызмальства знаю. Сомнительно мне очень.
— У матросов, нет вопросов, тетушка. Может быть, он изменился за время службы. Я вот думаю, не мог ли ваш Гришенька и деда нашего стукнуть? Если тот его случайно встретил и узнал?
— Да Гришка у него вроде родного был, с детства тут, в доме, ошивался. Арсений его как ученика обучал разным разностям. Науку свою передавал.
— Тем более. Что может быть приятнее, чем пришить своего учителя? Некоторым это доставляет особенное наслаждение.
— Не верю!
— Вы прямо как Станиславский. Ладно. Не верьте. Но Гриша этот у меня на особом подозрении. Не нравится мне его мурманский след. Уж больно кровавый… Тсс, тихо! — Я привстал, перестав помешивать ложечкой в стакане. Мы оба замерли. В доме кто-то был: слышались осторожные, крадущиеся шаги. Я обвел взглядом кухню, ища что-нибудь потяжелее. Ничего лучше утюга на подоконнике не обнаружил. Еле различимые шаги приблизились к двери. Человек стоял за ней и чего-то ждал. Тетушка закрыла ладонью рот, испуганно глядя на меня. Я ступил вперед, высоко подняв над своей головой утюг. В дверь тихо постучали. Затем раздался негромкий голос: