Он понимал, что ребята могут хватиться его не сразу, и терпеливо ждал, а щенок прыгал тут же, виляя хвостом и заглядывая ему в лицо. Становилось все темнее. Там, где еще недавно одиноко помаргивала ранняя звездочка, теперь виднелось много звезд.
Судя по голосам, ребята направились к дому. Его никто не звал. Джим подумал, что они могут заметить его отсутствие, войдя в дом. Из-за озера поднималась луна, ее свет серебрил крышу, просачивался сквозь частую изгородь.
Джим лежал около изгороди и смотрел на освещенные окна. Луна поднялась выше, и на шоссе стало светло как днем. Щенок, прикорнувший рядом с хозяином, вдруг вскочил и с лаем забегал вокруг, потом бросился к ворогам. Вот он вернулся к мальчику, ткнулся носом ему в шею и снова побежал к воротам, стал царапаться, скулить. Яркий свет луны взбудоражил собаку. А в доме кто-то заиграл на пианино, там смеялись, пели хором песни, знакомые песни, Джим все их отлично знал.
Раздвинув планки изгороди, Джим смотрел на окна и все ждал. Он и забыл о щенке, как вдруг услышал, что тот царапает лапами изгородь совсем рядом; обнаружив дыру, песик сунул туда нос, потом и сам пролез на ту сторону и с громким лаем помчался к террасе.
«Назад, Тип, сюда!», — крикнул Джим, но тут же замолчал. Что, если кто-нибудь из здешних ребят узнает собаку по лаю и выйдет из дому? «Да ведь это собака Джима! Джим, наверно, за воротами. А мы-то думали, он тут, — закричат они, — пойдемте позовем его!»
Открылась дверь, луч света перерезал газон, сердце мальчика бешено заколотилось. Лакей крикнул: «Пшел вон отсюда, слышишь ты, пшел вон!» Щенок с визгом бросился к изгороди и, чуть не застряв в лазейке, прыгнул прямо в руки Джиму. Тот крепко прижал его к груди, а сам все смотрел и смотрел на дом Хэвлоков. Потом он, не выпуская из рук щенка, вскочил на ноги и бросился прочь от высокой темной изгороди. Он что было духу бежал по шоссе, и ему казалось, что его башмаки выстукивают по асфальту слова: «Кто этот мальчик? Кто этот мальчик?» Потом он остановился перевести дыхание, сжав кулаки, оглянулся на темневшую в ночной мгле изгородь, сквозь щели которой просачивался свет, и с яростью прошептал: «Ну погодите. Погодите».
Макэлпин помолчал и снова засмеялся. Кэтрин неприятно поразили его беззаботный смех и столь непринужденная откровенность. Сама она ни за что не решилась бы рассказать о себе подобную историю. Да и никто из ее знакомых не стал бы выставлять себя в таком свете. Мальчуган по ту сторону забора! Он так уверен в себе, что даже тень снобизма не закрадывается в его душу, ведь он добился цели, будет работать в «Сан», так отчего не посмеяться, вспоминая первые шаги? Кэтрин понимала, что его откровенность подсказана желанием сблизиться с ней, точно так же, как и движение руки, притянувшей ее поближе. Она чувствовала, что нужна ему, нужна уже сейчас, что только с ней осуществит он свои сокровенные стремления, и сердце ее наполняли радость, гордость и тихое умиротворение.