— Я слышала, как вы кричали, — сказала Пегги. — Я ваш голос сразу узнала.
— А мне казалось, вы меня не слышите.
— Слышала, — повторила она и задумчиво кивнула. — Как странно все же. С самого начала нашего знакомства я знала, что в момент отчаяния и одиночества услышу ваш голос, зовущий меня.
— Да, это странно, — согласился он.
Он расхаживал взад и вперед по комнате и чувствовал себя таким счастливым.
— Эти вопли, ругань… откуда в этих людях столько ярости… взбесились, будто одержимые. И эти ужасные лица… какие-то нелюди, демоны из кошмарного сна.
— Да, это было страшно, Пегги.
— И среди этого кошмара ваш голос. Человеческий голос. Я понимала все, даже не различая слов. Мне и не нужно было их слышать… только ваш голос.
— Ну вот, — сказал он, улыбнувшись, — теперь вы сможете слушать его сколько душе угодно.
— Да, да, конечно, — подхватила она. — И все опять вернулось на свои места. Все так привычно, спокойно, так славно. Постойте-ка, у вас в ботинках хлюпает. Вы, наверно, промочили ноги.
— Я оступился и попал в сугроб. Мои галоши в ночном клубе.
— Так снимите ботинки и поставьте их на батарею.
— Это мысль. — Он сел, стащил ботинки с ног и поставил их сушиться на горячий радиатор. — А сейчас я сварю кофе, — предложил он.
Он расхаживал в одних носках по комнате, а Пегги, свернувшись калачиком, следила за ним глазами. Возле плиты он обернулся и, усмехаясь, спросил, видела ли она Фоли за стойкой бара.
— Да, — ответила она. — А вот скажите: отчего это из зала убегали только белые женщины, а негритянки остались?
— Наверно, чувствовали, что они у себя дома, — ответил он.
Вот и опять они заговорили о кафе, но и на этот раз лишь для того, чтобы подбодрить и успокоить друг друга.
— Джим, у вас и брюки, и пиджак в пыли, — вдруг заметила она.
Он в самом деле выпачкался, когда его повалили во время драки на пол. Пегги вскочила, достала из шкафа метелочку и, велев Макэлпину стоять не шевелясь, стала чистить его костюм. Она с усердием взялась за дело: сперва сосредоточенно разглядывала каждое пятно, потом терла, не жалея сил. Казалось, ей очень важно прежде, чем сесть с ним за кофе, до блеска вычистить его, уничтожить все следы, оставшиеся от ночного клуба.
— Стойте тут, не двигайтесь, — распорядилась Пегги и, сбегав в ванную, вернулась, неся миску с водой. Она намочила тряпочку и обтерла ему лицо с таким робким, чуть ли не виноватым видом, словно сама его и перепачкала, а теперь старается, чтобы он выглядел таким, каким он был всегда, и перестал сердиться.
— Ну вот. Теперь и кофе можно выпить. М-м… какой чудесный запах, такой уютный, добрый… правда?