— Джим, посидите. Я сию минуту, — проговорила Кэтрин своим ясным, отчетливым голосом. Но она не спешила. Макэлпин понял, что она нарочно заставляет его ждать. Он сел за стол около двери, взял из пачки несколько листков бумаги, вынул карандаш и начал рисовать.
— Бога ради, извините, Кэтрин, — сказал он, вскакивая с виноватым видом ей навстречу. — Как прошла передача?
— Меня пытаются уверить, что я произнесла чрезвычайно сильную и зажигательную речь. Что это? — Она увидела рисунок. — Кого вы тут изобразили? Да ведь это я! Как хорошо! Можно, я покажу всем?
— Не надо.
— Как хотите, но я все равно его забираю. Надпишите мне его, Джим.
Он улыбнулся и написал: «Мадам Радио».
— Годится?
— В самую точку. — Кэтрин спрятала рисунок в сумочку. — Ну пойдемте. Этот коротышка режиссер — престранное создание. Мне кажется, на радио все с причудами. Слишком долго варятся в собственном соку. Замариновались.
— Вернее, законсервировались.
— Вот именно. Я чувствовала, что здесь какое-то другое слово.
В лифте она сказала:
— А отчего вы опоздали, Джим?
— Я был с Фоли. Мы заболтались, и время прошло незаметно.
Они вышли на улицу.
Снега намело уже по щиколотку.
— Боже мой, Джим, как чудесно! — воскликнула Кэтрин. — Больше всего люблю зиму. В такую погоду, как сейчас, хочется в горы, хочется ходить на лыжах. Вы ходите на лыжах, Джим? Очень досадно, если нет. Кстати, вы мне так и не сказали, где же это вы засиделись с Фоли?
— Здесь, напротив. Мы пили коктейль, — ответил он.
— Здесь, напротив, — повторила Кэтрин. — Он был так занимателен?
— Чак интересный собеседник, когда в настроении.
— Я прекрасно знаю, что такое Фоли. Вы скажете, я его не люблю, потому что он был приятелем моего мужа? Но объясните мне, Джим, почему он проводит все время в обществе боксеров, пьяниц и каких-то темных личностей? Ведь это позерство, комедия. Я знакома с людьми, с которыми он учился в школе, прекрасно знаю, к какому обществу он принадлежит. Неужели он дуется на людей своего круга потому, что не поладил с женой?
— Не знаю. Надо будет у него спросить. А вот то, что он доброжелателен к людям, — знаю.
Он шел, наклонив голову, чтобы снег не залетал в лицо, и взгляд его упал на красивые кожаные ботинки Кэтрин.
— Вот хорошо, что вы надели теплые ботинки, Кэтрин, — сказал он. — Девушка в легких туфельках, наверное, промочила бы ноги, не успев даже улицу перейти. Как вы считаете?
— Должно быть. Почему вы об этом спросили?
— Просто так.
— Вам не хочется говорить о Фоли?
— Нет, почему же.
— Тогда расскажите мне, о чем вы с ним так долго беседовали?