Она грустно улыбнулась, не замечая, как жадно слушает ее Макэлпин и как блестят его глаза.
— Сколько бы я ни прожила на свете, — сказала Пегги, — я никогда, кажется, не забуду, как, скособочившись, упирался в темное небо покрытый грубой штукатуркой старый дом.
— Конечно, не забудете, — сказал Макэлпин, и странное возникло у него желание. До сих пор он видел лишь ее улыбку, и вдруг ему захотелось рассмешить ее так, чтобы она расхохоталась, как ребенок. Хотелось слышать ее смех, увидеть искорки веселья в глазах. Хотелось быть остроумным, веселым, расшевелить ее во что бы то ни стало. Он стал рассказывать о своих университетских коллегах, изображал их в лицах, жестикулировал; ему казалось, что это все очень смешно: Пегги и в самом деле, улыбнулась. За окном уже совсем стемнело. Скрипели двери. Пахло стряпней, на лестнице раздавались шаги.
Постепенно Пегги становилась все рассеяннее и все чаще поглядывала на дешевый будильник на полке. Джим в конце концов уже не слышал собственного голоса, а лишь оглушительное тиканье будильника, твердившего ему, что Пегги ждет его ухода.
— Ко мне должны зайти, — сказала она наконец. — Вам незачем тут быть.
— Ваша правда.
Но он продолжал сидеть. Пегги нахмурилась.
— Мне нужно вымыть посуду, — сказала она.
— Ну что же, — Макэлпин вздохнул. — Я ухожу.
Но даже, стоя на пороге, он все еще что-то бубнил. Ему было страшновато оставить Пегги в этой комнате.
Было уже шесть часов, на улице совсем стемнело, снег все падал. Медленно и неохотно Макэлпин брел по улице, встревоженный тем, что услышал у Пегги. И отчего в конце концов он так расстроился? Она ведь просто объяснила ему, каким образом у нее возникли определенные симпатии. Возможно, все это вполне невинно. И все же что-то тут настораживало. Беспредельная невинность — к каким только последствиям не может она привести! Вот он хотел ее поцеловать, а она так невинно отклонила головку. Ну а вдруг это кокетство? Его она остановила, а кто-нибудь другой набросится на нее с поцелуями и пойдет дальше. Что же она, так и будет лежать и не пошевелится?
Он позвонил Фоли из аптеки на углу Пил и Сент-Катрин. К его досаде, тот сегодня вечером обедал с приехавшим из Нью-Йорка инспектором, которого после обеда собирался повезти на хоккейный матч. С Макэлпином Фоли условился встретиться в двенадцать часов ночи в баре ресторана «Шалэ». Когда Макэлпин вышел из аптеки, снег валил еще сильнее и похолодало.
В полночь Макэлпин, пряча подбородок в воротник, шел по Маунтин-стрит к ресторану «Шалэ». В дверях загораживая ему дорогу, стоял высокий плотный мужчина. Массивный, лысый, в белой рубашке с закатанными рукавами, он стоял себе, покуривая, будто в теплый летний вечер. Скрестив на груди руки, здоровяк внимательно разглядывал Макэлпина.