— Как вы узнали, что они от меня?
— А кто же, кроме вас, способен на такое? Ну садитесь же. Вы что, никогда не видели фабричной работницы?
— Видеть-то видел, но вы-то к ним какое имеете отношение? Как все это понять?
— Я собираюсь на работу.
— В таком костюме? И куда?
— На фабрику сапожных кремов и баллончиков для зажигалок. Моя смена с четырех до двенадцати.
— Бог ты мой! — он в ужасе вскинул руки.
— Вы чудак. Ну не все ли равно, где я работаю? Мне не на что жить. Мне нужны деньги, и, по правде говоря, нет уже больше сил обивать пороги посреднических бюро и всяких подобных контор.
«Тем более, — чуть было не добавил он, — что вам, возможно, никто и не предложил бы другой работы, поскольку у вас, может быть, и в самом деле слишком своеобразные вкусы, из-за которых вы стали отверженной в городе». Но он вовремя удержался и промолчал, опасаясь, как бы она не решила, будто и он тоже готов от нее отступиться.
— Как бы там ни было, в атом комбинезоне вы настоящая картинка, — сказал он. — У вас есть бумага?
Он взял лист почтовой бумаги с бюро и сел за стол.
— Что вы хотите делать?
— Сидите тихо. Я буду вас рисовать.
— Правда? А вы умеете?
— Если портрет вам не понравится, можете не платить, — сказал он, улыбаясь. — Только помогите мне воссоздать фон. Чем вы там занимаетесь на фабрике?
— Я обжимщица.
— Обжимщица? А что это за штука?
— Я заворачиваю края у баллончиков, заполненных горючей смесью.
— Где же находится ваша фабрика?
— У канала, в квартале Сент-Анри. Она такая старенькая, того гляди развалится. И вся провоняла дешевыми духами из-за эссенции, которую добавляют в раствор.
Пегги рассмеялась и оживленно стала рассказывать. Наконец-то у нее есть место, где — она точно знает — ей будет хорошо. В первый день ей казалось, она ни за что не привыкнет к машине. Баллончики неумолимо надвигались на нее по ленте транспортера, она поспешно хватала их, непрерывно, ритмично нажимая ногой на тугую педаль, и не могла отделаться от ощущения, что машина подчинила ее своей чуждой разуму механической власти. Однако на второй день она к ней уже привыкла и даже начала поглядывать по сторонам, на других работниц. И тут ей вспомнились первые дни в школе. Тогда ей тоже все лица вокруг казались грубыми и асимметричными.
В цехе было шумно, работницы переругивались между собой, смеялись. Старшая, миссис Магир, бранила девушек, а саму миссис Магир бранил мастер, папаша Франкёр.
— Кажется, сперва меня встретили не очень приветливо, — говорила Пегги. — Наверное, заметили, что не своя. Но бедным людям, хочешь не хочешь, приходится друг с другом мириться, так ведь?