Офелии предложили уйти в монастырь в сцене в лесу, после того как король, королева и свита проскакали мимо на конях из папье-маше и с картонными соколами на запястьях. А знаменитая сцена, когда бедняжка, не безумная, а в стельку пьяная, исполняла свои песни, поддерживаемая подвыпившими пажами, стала завершением королевского пира. И Офелия справилась! На этот раз она показалась мне настоящей, несчастной и трогательной.
Спектакль завершился роскошной потасовкой. Фортинбрас и его солдаты явились ангелами, оплакивавшими кертвых: по тому, как смеялась публика, я догадалась, что это была переделка какой-то солдатской песни.
Возможно, это и не Hamlet, и все же для меня — вполне Hamlet, и, пожалуй, Шекспир предпочел бы его любым заумным постановкам, режиссеры которых способны вдохнуть жизнь в пьесу, только нарядив главного героя в брюки для гольфа или прибегнув к иным ухищрениям — так что спектакль превращается в вешалку для декораций, как в случае «Молодого джентльмена» мистера Кокрана[34].
Я пропустила лекцию мистера Блумберга и, увы, осталась в неведении об истинном значении «Гамлета», как оно трактуется исходя из советских принципов, — ну и пусть: мне достаточно и того, что я увидела собственными глазами.
Помимо игры актеров, которая в основном была великолепной, и новой трактовки пьесы, помимо самого Гамлета, наиболее интересной частью спектакля для меня стала публика. Это были такие зрители, о которых мечтает любой актер, но находит, как правило, лишь на небесах — публика, которая отдает себя без остатка, как инструмент музыканту. Между актерами и зрителями установилась волшебная связь, невидимый, но почти осязаемый поток, так что все становились участниками, и любой человек в театре играл в пьесе свою особую роль. Все они — актеры по природе. Сидя в русском театре, начинаешь понимать, как Советскому государству удалось довести страну до крайности: добавьте к природной склонности к актерству непрекращающуюся пропаганду и бесконечные плакаты, и вы сможете приручить человека к нынешнему режиму. Афиши, громкоговорители и личная склонность все превращать в театр способны убедить любого, что он играет ведущую роль в большевистском пышном спектакле и что без его участия вся сценическая конструкция Советской России обратится в руины. О, как это хитро придумано, как чертовски хитро! Ленин обнаружил, что медведи могут плясать, а Сталин догадался, как вдеть им в носы кольца, чтобы водить по улицам. Но не скрывается ли где-то там, за всей этой хитроумной эксплуатацией, желание самого медведя, чтобы его водили? Не по собственной ли воле люди выбрали тиранов, которые подыгрывают их самым глубоким инстинктам и освобождают от необходимости думать самостоятельно?