Обратная дорога не обошлась без приключений. Одной из ночей сбежал пленник. Подмастерье. На что он надеялся, трудно предположить. Татары Кулчука нашли беглеца и притащили бедолагу на аркане. Андрей вынужден был принять непростое решение. Жалко беднягу, да еще мастерового человека, но дав слабину, князь сильно рисковал. Управление людьми и гуманность несовместимы. Он приказал согнать всех пленников и казнить беглеца на их глазах.
– Так будет с каждым, кто осмелится ослушаться воли господина, – стряхивая кровь с клинка, заявил Ахмет перепуганным насмерть пленникам.
А вечером ясырь освободили от пут. После кнута последовал пряник. Побегов более не случалось.
Через несколько дней после случая с побегом сторожа обнаружила воинский отряд, среди множества оружных людей Кулчук опознал двух литовских бояр, которые хулили князя на совете, когда решался вопрос о том, кто займет место погибшего Прокопия Елизаровича. Так как им тут делать нечего, то Кулчук справедливо решил, что бояре пришли по их души.
Лука Фомич вынужден был принимать решение самостоятельно, князь к тому времени слег с сильным жаром. Рана на щеке воспалилась, и Лука всерьез опасался за жизнь государя. Не окрепший еще Кузьма, как мог, врачевал государя, да и Сенька не отходил от больного ни на шаг, помогая Кузьме готовить снадобья и делать перевязки.
Лука Фомич поручил ликвидацию литвин Булату с его нукерами. Пусть покажут себя в деле. На помощь Булату воевода отрядил всех татар и послал также Афанасия с его стрельцами. Кулчука воевода оставил при себе, как и братьев, несмотря на их протесты. Прохору с Митяем воевода поручил охрану табора, придав им резанцев и москвичей. А вот Олеша с Онисимом, отличившиеся при отражении нападения нукеров Сеидки, никого не спрашивали, взяли и пошли сами.
Литвинов скрали под утро, когда сон самый крепкий. Те остановились на ночлег, разбив лагерь в молодой дубраве, предусмотрительно выставив сторожу. Вот только снимать сторожей воинов князя специально обучали. Скрали так, что те даже пикнуть не успели. Ну а дальше началась обычная резня. Напавшие скрытно пробрались в расположение лагеря и добрую половину воинов зарезали во сне. Но потом чей-то предсмертный крик разбудил оставшихся, и лагерь моментально проснулся. В темноте разгорелась битва, исход которой был предрешен заранее. Побили всех, в живых оставили только бояр. От них и узнали, что татары Сеидки нагнали их поезд. Литвины, посовещавшись, боя не приняли, побросав награбленное, бросились наутек. В своем горе они винили князя. Вот и хотели напасть на резанцев. Не с пустыми же руками возвращаться домой. Да, действительно, согласился с боярами воевода и самолично перерезал им глотки. Для Луки литвины были чужими, хоть и православные они, а не свои. Единая вера еще никого не останавливала, не поздоровкаться же шли литвины к ним. Это для князя все свои, что тферичи, что ростовцы, что резанцы и москвичи. А для Луки они не были своими. Вот Афанасий – свой, Кузьма – свой, и Кулчук с Булатом – свои, даже Дитрих, который теперь носит прозвище Кабан, для воеводы – свой.