– На-ка вот… Справили ноне новые, а старые сымай, я младшему увезу, они вроде не шибко худые, заплату наложить и зиму еще прослужат.
Пока сын переобувался, прямо во дворе Игнат развернул отрез домотканой ткани, в которую мать заботливо завернула новый лисий малахай и рукавички на заячьем меху с замысловатыми узорами, вышитыми руками любящей матери. По таким узорам легко можно определить, из какой деревни их владелец. Передав сыну обновы, Игнат аккуратно завернул старую шапку и рукавицы обратно в отрез и спрятал сверток в санях в ворохе сена. Младшенький доносит.
– Дядьку свово не видал? – спросил Игнат, доставая из саней котомку с гостинцами для сына.
– Неа, как по осени уехал, так и не видали его более, – шмыгнув носом, ответил Савка, забирая поклажу.
Старший брат Игната – Серафим, вот уже с добрый десяток лет живет при монастыре. Монашеский постриг Серафим не принял, но после тяжелого ранения, когда его, княжеского дружинника, едва живого, привезли в монастырь в надежде на исцеление, – остался жить в монастыре, помогая братии по хозяйству. В основном обучая молодых монахов держать бердыш в руках и натаскивая молодежь сабельному бою. Дело обычное. Монастырь имел крепкое хозяйство и мог отстоять свое добро с оружием в руках. Желающие отнять добро у монастыря всегда находились. Слово Божье не очень хорошая защита от алчных литовцев. Да и свои, русские люди не брезговали разбоем. Частенько приходилось слышать, что тати не гнушались пытать божьих людей со всей извращенной жестокостью, лишь бы выведать, где спрятана церковная казна. Сколько их, таких мучеников сгинуло в безвестности – никто и не считал.
За ужином Игнатка успел толком выспросить у сына, как продвигается его учение. Отец и сын ушли со двора в тепло, в монастырскую поварню, где их досыта накормили гречневой кашей с квасом. Когда Савка, отложив в сторону ложку, стал рассказывать о своих успехах в учении, на бородатом, обветренном лице Игната проступила добрая отеческая улыбка. Так улыбаться мужчины могут только лишь став отцом, и не иначе. Выслушав Савку, Игнат преисполнился чувством гордости за отрока, сам-то Игнат неграмотный, потому что был младшим в семье, а грамоте в основном обучали старших сыновей. Расставшись с сыном, крестьянин решил проведать свою лошадку и вышел во двор, в надежде получить разрешение поставить свою каурую в тепло. Он совсем было дошел до монастырской конюшни, когда тяжелые монастырские створки ворот распахнулись, и во двор, поднимая тучи снежной пыли, влетела кавалькада. Бросив коней у коновязи, воины, а прибывшие, сразу видно, были воинами, быстрым шагом поднялись на высокое крыльцо и скрылись за дубовыми дверями. Через несколько минут двери отворились, и на крыльцо вышел дюжий мужик в новенькой черной рясе из «немецкого» сукна, в котором внимательный наблюдатель легко бы узнал одного из прибывших воинов. Он внимательным взглядом оглядел двор, фиксируя каждую мелочь, и быстро спустился по дубовым ступенькам высокого крыльца, направляясь в сторону Игната. Братья радушно обнялись после долгой разлуки.