|
| Anyway, there will be two or three ambassadors and some learned Germans, and the usual nondescript crowd of tourists and Russian princes and literary club people, and a few French officers; nobody else that I know of--except, of course, the new satirist, who is to be the attraction of the evening." | Будут, конечно, два-три посланника, несколько ученых немцев и русских князей, обычная разношерстная толпа туристов, кое-кто из литературного мира и несколько французских офицеров. И больше никого, насколько мне известно, за исключением, впрочем, нового сатирика. Он выступает в качестве главной приманки. |
| "The new satirist? | - Новый сатирик? |
| What, Rivarez? | Как! Риварес? |
| But I thought Grassini disapproved of him so strongly." | Но мне казалось, что Грассини относится к нему весьма неодобрительно. |
| "Yes; but once the man is here and is sure to be talked about, of course Grassini wants his house to be the first place where the new lion will be on show. | - Да, это так. Но если о человеке много говорят, Грассини, конечно, пожелает, чтобы новый лев был выставлен напоказ прежде всего в его доме. |
| You may be sure Rivarez has heard nothing of Grassini's disapproval. | Да, будьте уверены, Риварес не подозревает, как к нему относится Грассини. |
| He may have guessed it, though; he's sharp enough." | А мог бы догадаться - он человек сообразительный. |
| "I did not even know he had come." | - Я и не знала, что он уже здесь! |
| "He only arrived yesterday. Here comes the tea. | - Только вчера приехал... А вот и чай. |
| No, don't get up; let me fetch the kettle." | Не вставайте, я подам чайник. |
| He was never so happy as in this little study. | Нигде Мартини не чувствовал себя так хорошо, как в этой маленькой гостиной. |
| Gemma's friendship, her grave unconsciousness of the charm she exercised over him, her frank and simple comradeship were the brightest things for him in a life that was none too bright; and whenever he began to feel more than usually depressed he would come in here after business hours and sit with her, generally in silence, watching her as she bent over her needlework or poured out tea. | Дружеское обращение Джеммы, то, что она совершенно не подозревала своей власти над ним, ее простота и сердечность - все это озаряло светом его далеко не радостную жизнь. И всякий раз, когда Мартини становилось особенно грустно, он приходил сюда по окончании работы, сидел, большей частью молча, и смотрел, как она склоняется над шитьем или разливает чай. |
| She never questioned him about his troubles or expressed any sympathy in words; but he always went away stronger and calmer, feeling, as he put it to himself, that he could "trudge through another fortnight quite respectably." |