| She possessed, without knowing it, the rare gift of consolation; and when, two years ago, his dearest friends had been betrayed in Calabria and shot down like wolves, her steady faith had been perhaps the thing which had saved him from despair. | Она, сама того не зная, обладала редким даром приносить утешение, и, когда два года назад лучшие друзья Мартини были изменнически преданы в Калабрии[51] и перестреляны, - быть может, только непоколебимая твердость ее духа и спасла его от полного отчаяния. |
| On Sunday mornings he sometimes came in to "talk business," that expression standing for anything connected with the practical work of the Mazzinian party, of which they both were active and devoted members. | В воскресные дни он иногда приходил по утрам "поговорить о делах", то есть о работе партии Мадзини, деятельными и преданными членами которой были они оба. |
| She was quite a different creature then; keen, cool, and logical, perfectly accurate and perfectly neutral. | Тогда Джемма преображалась: она была проницательна, хладнокровна, логична, неизменно пунктуальна и беспристрастна. |
| Those who saw her only at her political work regarded her as a trained and disciplined conspirator, trustworthy, courageous, in every way a valuable member of the party, but somehow lacking in life and individuality. | Те, кто знал Джемму только по партийной работе, считали ее опытным и дисциплинированным товарищем, вполне достойным доверия, смелым и во всех отношениях ценным членом партии, но не признавали за ней яркой индивидуальности. |
| "She's a born conspirator, worth any dozen of us; and she is nothing more," Galli had said of her. | "Она прирожденный конспиратор, стоящий десятка таких, как мы, но больше о ней ничего не скажешь", - говорил Галли. |
| The "Madonna Gemma" whom Martini knew was very difficult to get at. | "Мадонна Джемма", которую так хорошо знал Мартини, открывала себя далеко не всем. |
| "Well, and what is your 'new satirist' like?" she asked, glancing back over her shoulder as she opened the sideboard. "There, Cesare, there are barley-sugar and candied angelica for you. | - Ну, так что же представляет собой ваш новый сатирик? - спросила она, открывая буфет и глядя через плечо на Мартини. - Вот вам, Чезаре, ячменный сахар и глазированные фрукты. |
| I wonder, by the way, why revolutionary men are always so fond of sweets." |