Вдруг Альберто вздрогнул.
— Что это? Не во сне ли я?
В куще деревьев показался маленький домик — копия того, который был в его саду в Неаполе, а может быть, тот же самый.
— Тебя испугала эта клетка? — улыбнулся Балдуин. — Что же здесь удивительного? Такая же, как была у тебя. И держу я в ней ту же голубку…
И в этой клетке голубка! И тут домик, омываемый со всех сторон ручьем, и тут цветы — колокольчики — раскачиваются и шепчутся, словно звеня. Надо только уметь услышать их. Сердце бедного Альберто сжалось. Может быть, он понимал, о чем они шепчутся?
За домиком стояла беседка. Тысячи и тысячи роз обвивали ее, и легион жучков и букашек кружился над ними. У каждой розы свои поклонники.
— Что ты увидел? Почему сжал мне руку?
— Она! — пролепетал Альберто с детским испугом.
Это действительно была она. Эзра сидела в беседке спиной к ним. Ее тонкая талия змееподобно выгнулась — она что-то шила или вышивала. Одну свою маленькую ножку она, удобства ради, небрежно поставила на сучок, опасным следствием чего явилось то обстоятельство, что поднятая коленка чуть-чуть натянула гранатовую юбку и можно было видеть очаровательную лодыжку. О, что это было за ослепительное зрелище!
Альберто окаменел. Балдуин же, напротив, подкрался на цыпочках сзади и ладонями закрыл ей глаза.
— Балдуин! — проговорила Эзра. — Узнаю тебя по рукам.
«И голос тот же», — вздохнул Марозини.
— Угадала, — ответил Балдуин. — Теперь остается еще отгадать, кого я к тебе привел.
— Дедушку Рикардо — нашего соседа. Отпусти!
— Не отпущу, пока не отгадаешь.
— Перестань, Балдуин. Кто еще может быть? Синьор Милени из Болоньи…
— Его-то уж наверняка здесь нет. Но здесь есть кто-то, кого ты любишь больше всех на свете.
— Откуда мне знать, — строптиво ответила Эзра и топнула ножкой. — Отпусти, а то укушу!
— Ай-яй-яй, значит, ты не знаешь, кого больше всех на свете любишь? И твое сердечко ничего тебе не нашептывает? И глухо и немо?.. Эзра, здесь твой будущий муж!
— Альберто! — закричала Эзра и, вырвавшись из рук Балдуина, в то же мгновение очутилась в объятиях Марозини.
Альберто, потрясенный, обнял ее. Он все слышал, все видел, но ничего не понимал.
— Она — твоя, — грустно сказал Балдуин, — она всегда была твоею. Когда в Неаполе ты отдал ее мне, она была еще ребенком. Ей надоело затворничество, и поэтому она пошла со мной. Ей хотелось чего-то нового. Словом, женщина есть женщина, и, следовательно, она капризна. Она поехала со мной, но уже в первый же день на корабле я увидел, что она грустит, что ей не хватает тебя. На другой день прибавилась тоска по родине… Пока мы добрались в Верону, она заболела и призналась, что любит только тебя. Я тотчас отправился обратно в Неаполь за тобой, но тебя уже и след простыл.