— Ах, так? Ну, тогда ничего, — продолжал болтать мажордом, — пойдемте дальше. По коридору мы перейдем во второе крыло здания, там столько же комнат, но они ничем не примечательны, обычные жилые комнаты камеристок. Моя лачуга тоже находится там, да еще бильярдная.
В коридоре они стали свидетелями ожесточенного диспута между тремя попугаями. Каждая птица восседала на бронзовой подставке, привязанная к ней тоненькой цепочкой. Серый попугай то и дело кричал: «Глоток виски, глоток виски!», зеленый амазонский отвечал ему: «Ты бездельник, ты бездельник!», а третий, переливающийся голубыми перьями, еще не установившимся голосом визжал: «Ку-ка-реку, кукареку!» Мечтательное расположение духа господина Дружбы, пережившего сегодня так много треволнений, позволило ему в тот же самый миг перенестись в прошлое попугаев. Первый — Яко, очевидно, привезен на английском корабле в Европу, и матрос, который ухаживал за ним, часто прикладывался к фляге с виски; зеленый — Амазон, принадлежал, по-видимому, какой-нибудь женщине сварливого нрава, которая учила своего любимца называть так мужа, тогда как голубой Ара жил вблизи курятника, благодаря чему и получил свое высшее образование.
В довершение к невероятному шуму и перепалке по коридору бегала обезьяна с обнаженной бритвой, словно ища, кого бы зарезать. В одной из ниш коридора стояла четырехугольная клетка, какие бывают в зоологическом саду, и в ней сидел крестьянский мальчик лет пяти, грызя тыквенные семечки. На нем была яркая в крапинку жилеточка и длинная полосатая рубашка; личико его выражало величайшее довольство, потому что в это время он дразнил обезьяну, чувствуя себя в полной безопасности в запертой изнутри клетке, куда заскочил, видимо, спасаясь от гнавшейся за ним обезьяны. Брок буквально был вне себя от злости, да и как тут не злиться, если из твоего же собственного дома тебе показывают рожи, что может быть беспардоннее!
Так это получилось или иначе — не все ли равно; к тому же господина Дружбу, окончательно сбитого с толку, в голове которого все и без того шло кругом, стоял сплошной гул и треск, словно по ней дубасили молотками, меньше всего интересовали причины, он констатировал факт: в клетке заперт ребенок.
— Смотрите, ребенок! — обратил он внимание мажордома. — Боже мой, как он сюда попал?
— Мы его откармливаем, — коротко ответил мажордом.
— Для чего? — спросил Дружба упавшим голосом.
— Чтобы съесть, — ответил тот невозмутимо спокойным тоном. — Мадемуазель очень любит нежное детское мясо. Оно действительно очень вкусное. — И он аппетитно причмокнул.