— Птица такой, — сказал кореец неуверенно.
— Птица?
— Птица, птица… — он пошевелил пальцами, — лао-яоцза…[4] высоко летай.
Старшина сделал несколько плавных движений рукой.
— Орел? Коршун?
— Не понимай…
— Баклан? Чайка? Ястреб?
Что-то прошло в напряженных глазах. Старшина посмотрел еще раз на иероглифы и вдруг закивал головой:
— Ястреб… ястреб! — Теперь он опять оживился. — Ястреб… — сказал он снова, придерживая палец на иероглифе.
И он стал разбирать дальше.
Непонятно и сложно было это письмо. Двадцать два солнца назад, то есть двадцать два дня назад, были посланы во Владивосток товары… перечислялись какие-то дюжины, сотни… теперь из Гирина просил ястреб прислать подробные счета через доктора… доктор был гао́лижень, то есть кореец. Еще просил этот неизвестный отправитель посылать счета каждый месяц через того же доктора… Теперь старшина прочел все. Подписи не было. Он еще раз повторил егерю содержание письма. Егерь достал карандаш и записал в записной своей книжке, где вел счет отстрелу, этот сбивчивый перевод. Скрывался все же какой-то внутренний смысл в сложном нагромождении цифр, приветствий и сроков. Он спрятал письмо, выкурил еще с корейцем по трубочке и в раздумье поехал к конторе. Слова перестраивались, он старался придать им внутренний смысл, но письмо не становилось понятнее. Что означало обозначение птицы? Может быть, напутал старшина? Нет, он трижды обрадованно повторил найденное слово. И какой это доктор-кореец служил передаточным пунктом для торговых таинственных операций? Нить вилась под самыми ногами, натуго заплетенная не одними только торговыми делами.
Во втором часу дня пришел в бухту пограничный катер. Пограничники составили акт и опись товаров. Это были шелк, чулки и плоские металлические бидоны со спиртом. Китайцы расписывались, неграмотные обмакивали большой палец в чернила и оставляли на акте дактилоскопический след. К вечеру их увезли на катере. Погода менялась. Белое зловещее облачко сползало с горы. Зюйд-ост по-осеннему сменялся норд-вестом. Егерь стоял на пригорке и смотрел вслед зеленому флажку пограничников.
— Ян Яныч, — сказал он, — кончится пантовка — пойду искать след. Тут не одна контрабанда. Тут большая птица кружит.
За мысом катер стало валять. Егерь все еще стоял на пригорке и смотрел ему вслед. Наконец катер скрылся в надвигающейся непогоде.
Всю ночь гремело железо полуоторвавшихся вывесок, летели стекла. В неплотно закрытое окно задувал яростный ветер с залива. Утром неуютным, сырым, под низко нависшими тучами предстал город. В десять часов утра Свияжинова вызывал для разговора Губанов. Не видели они друг друга семь лет. В далекие партизанские времена Губанов был начальником штаба. Еще тогда выдержкой, боевыми качествами, способностями организатора выделился этот человек. За последние годы он был на ответственной партийной работе.