— Господин Алибаев, — сказал хозяин, любезно кланяясь. — Я очень рад, господин Алибаев. Как здоровье вашей жены? Ваши дети здоровы?
— Да, мои дети здоровы… только климат… неужели и у вас в Японии такой климат?
— Нет, у нас климат очень хороший… у нас весной и осенью очень хороший климат. У нас только летом немножко душно… европейцам всегда немножко тяжело. А так у нас климат очень хороший.
Хозяин кланялся и присюсюкивал.
Час спустя, так же кланяясь и тоненько втягивая воздух, он проводил его до дверей. Уличка была темна и пуста. Дождь постукивал о дождевик. Алибаев спустился вниз, прошел еще несколько крутых глухих улиц и вышел к вокзалу. С поездом в десять часов возвращалась жена. Вскоре хлынула дачная толпа с охапками цветов и детьми. Все торопились. Солнечный день завершился дождем. Алибаев взял на руки уснувшего младшего сына и понес его впереди. Жена вела старшего за руку. В темноте и ненастье лежала знакомая улица.
Он был весь в испарине под клеенчатым душным плащом. Как компресс, выдавливал эту испарину плащ из каждой поры. Нельзя было даже открыть окон, впустить воздух. В окна лезла та же молочная сырость. Неужели это все, что осталось ему в удел? Давно уже не было к жене ни нежности, ни внутреннего к ней притяжения. Больше всего было привычки. Да жалость к этим скуластеньким, похожим на него детям. Они уснули. Мокрые пряди волос делали тоньше, моложе лицо жены. Сейчас походила она на ту восемнадцатилетнюю девушку, которую горячим своим напором, степной кровью смял и привязал к себе Алибаев. Ему стало ее даже жаль — такой хрупкой и обреченной показалась она ему в этот вечер. Осталась еще свежесть загородного утомления на ее щеках.
— Я этот твой город ненавижу, — сказал он вдруг, — и дом этот ненавижу… и увезу вас всех отсюда, увезу! — Он усмехнулся какой-то темной усмешкой. — Надеюсь, и тебя здесь ничто не держит?
Она давно привыкла к его недовольству и странностям.
— Мне все равно, где жить, — ответила она кротко.
— А мне не все равно… вот если бы послали меня в Дайрен представителем… — Он не договорил. Жена была усталой. Она заплетала на ночь жидковатую косу. — Ты вобла, — сказал он внезапно, — равнодушная вобла… а я здесь линяю, линяю! — Он с остервенением поерошил свои остриженные коротко волосы. — Меня проел насквозь этот гнусный туман. Я заплесневел. Не хочешь в Дайрен — сиди здесь.
— Тебя посылают в Дайрен?
— Дура! — Он ожесточился. Прежняя жалость прошла. Жидкая коса была ненавистна. — Если бы меня посылали в Дайрен, я бы не сидел сейчас здесь… В Дайрене нужно открыть представительство. С конкуренцией невозможно бороться за тысячу верст. Нам нужны отделенья в Дайрене, в Сватоу… не плохо бы было в Шанхае. — Он прищурился. Его пальцы наигрывали. — И мы тоже не торчали бы в этой проклятой дыре. Форпост! — Он презрительно фыркнул. — Если бы ты не была такой дурой, я бы тебе рассказал кое-что… — На этот раз дольше, внимательнее он посмотрел на нее. — Ты умеешь молчать?