— Почему врет? — растерянно спросил Ариф.
— Да если бы он рискнул продавать вещи сам, зачем их тащить Гандрюшкину?! Были вещи подороже…
— Золотые серьги, например, или отрез английской шерсти, — напомнил я.
— Об этом я и сам подумал. Но на улице ценных вещей быстро не продать, а других возможностей у него не было. Так что считаю…
— Так и считай, — насмешливо перебивает Рат, — но, если на суде он вздумает изменить показания, эпизод с этой кражей лопнет как мыльный пузырь.
Ариф сначала обиделся, но потом сообразил, что Рат прав: признание Ризаева не подтверждено другими доказательствами.
— Ничего страшного, остальные пять эпизодов пройдут как по маслу. Брака у тебя не будет, — удовлетворенный его смущением, успокаивает Рат.
Тут я опять вспомнил об игрушке.
— Правдивость Ризаева можно проверить на тигренке. Это предмет легко запоминающийся. К тому же игрушка должна была броситься ему в глаза дважды: во время кражи и после того, как остальные вещи были якобы проданы.
— Не понимаю, зачем мудрить? — вмешался молчавший до сих пор Абилов. — Мы нашли украденные вещи, за исключением сущей ерунды; следователь, насколько это было возможно, обосновал обвинение; остальное — дело суда. Если Ризаев даже откажется, суд исключит один из шести эпизодов за недоказанностью. Вот и все.
Очень удобно распределить ответственность между всеми понемногу, в конечном счете получается, что никто ее по-настоящему и не несет.
Абилов аккуратно, через прокладку из кусочка толстой бумаги, скрепил «наш положительный опыт», Кунгаров уткнулся в разложенные на столе документы. Асад-заде забрал свой протокол.
Теперь и мне можно выбросить «ризаевское дело» из головы, пойти к себе, не спеша после трехдневной гонки привести в порядок скопившиеся бумаги и пятичасовым автобусом убраться домой.
Я сказал, что Ризаев не вспомнит тигренка лишь в том случае, если кражи у Саблиных не совершал. Уж очень эта кража похожа на исключение, подтверждающее правило: вор лез только в те квартиры, о которых предварительно получал сведения от Гандрюшкина. Кроме того, не вязался облик рецидивиста с фантазией похитить игрушку: на что ему она?
Мысли обо всем этом приходили мне и раньше, но на каком-то подсознательном уровне. Сегодня, дополненные отсутствием вещей в посылках, неправдоподобностью ризаевских показаний и тем, что называют интуицией, они оформились окончательно.
— Зачем же Ризаеву оговаривать себя? — удивился Ариф. — Мы ж его не заставляли.
— Такому, как Ризаев, в принципе безразлично, за пять или шесть краж получить очередной срок. Зато он с самого начала понял, как нам хочется, чтобы все кражи были совершены им, и использовал это с какой-то своей целью.