– Ты не сможешь ее заставить, Джеймс. – К вечеру воскресенья я уже не могу молчать.
Мия плохо себя чувствовала. Джеймс принес ей крекеры в комнату. Он никогда в жизни не был к ней так внимателен. Мия не спустилась к ужину. Мне кажется, это не случайно. Думаю, Джеймс запер ее в спальне, чтобы она не увиделась со мной.
– Она сама хочет.
– Потому что ты навязываешь ей это решение.
– Она еще ребенок, Ева, и ничего не помнит об этом подонке. Наша дочь больна. Ей столько пришлось пережить. Сейчас она не в состоянии самостоятельно принимать решения.
– Тогда надо подождать. Дождемся, когда она будет готова. Время есть.
Это правда. Мы можем подождать неделю. Возможно, немного больше. Джеймс не желает об этом слышать. Он настаивает, что все необходимо завершить как можно скорее.
– Черт побери, Ева!
Он вскочил, уронив стул, и выбежал из комнаты, даже не доел суп.
Сегодня утром Джеймс вытащил Мию из постели, когда я еще не успела допить кофе. Из кухни мне видно, как они спускаются по лестнице. Мия странно одета, уверена, он вынул из шкафа первое, что попалось под руку, и велел ей поспешить.
– Что происходит? – спрашиваю я, пока он снимает с вешалки ее пальто.
Я вскакиваю с места, задев локтем чашку, и она разбивается на сотни маленьких кусочков.
– Мы уже все обсудили. И приняли решение. Всей семьей. – Он смотрит на меня, ожидая одобрения.
Он позвонил своему коллеге-судье и попросил, чтобы его жена, доктор Вахрукова, сделала нам одолжение. Сквозь сон я слышала, как он говорил по телефону, еще не было и семи. Аборты делают в клиниках, а не в кабинетах частных гинекологов с отменной репутацией. Доктор Вахрукова должна помогать детям появиться на свет, а не прерывать их жизнь. Но Джеймс не намерен быть замеченным кем-либо на пороге клиники, где делают аборты, заталкивающим туда свою дочь.
Мии сделают укол седативного средства, может, потом еще один, но они добьются, чтобы она не смогла сказать «нет», даже если бы очень захотела. Они расширят шейку матки, затем извлекут ребенка из утробы матери.
– Мия, дорогая моя, – произношу я и тянусь к ее руке. Она холодная, словно лед.
Она еще не пришла в себя, глаза сонные, она не понимает, что делает. Впрочем, она не пришла в себя с того момента, как вернулась домой. Моя дочь всегда была уверена в себе и своих принципах, прямолинейна. Она знала, что хочет, и всегда этого добивалась. Никогда не слушала отца, потому что считала его черствым и осуждала. Сейчас она стала безвольной, и он использует это в своих интересах. Мия будто погружена в транс, она не способна принимать решение, о котором может жалеть потом все жизнь.