Уже шесть человек были внесены в список отъезжающих: Фюльжанс Лафлэш, Тэссье, Бержерон, два брата Люссье и Нарсисс Лефебвр, бродячий учитель. Они отправлялись через месяц на паруснике «Черный орел». Над ними уже витала дымка таинственности. На них смотрели с особым уважением и скрытой завистью. Симон старался зазвать их к себе в кузницу, и их восторженные слова, полные радужных надежд, воспламеняли его, взращивали его безумную мечту. Оставаясь один, он хватал молот и яростно ударял по наковальне, чтобы прогнать наваждение; взлетали пучки искр, и ему мерещилось, что сверкает золото, то золото, которое поедут добывать эти счастливцы. И подумать только — стоит лишь захотеть, и однажды он тоже станет обладателем золотого кольца, еще более прекрасного, чем то, которое так его поразило! Кольцо приобрело в его представлении силу талисмана, и ему казалось — как только он его наденет, остальное придет само собой: они с женой поселятся в большом доме у реки, у Бэт будут красивые шелковые платья, а маленький Розэр и другие дети, которые у них появятся, пойдут учиться в городскую семинарию. Предавшись этим мечтам, Симон стал молчаливым. Он долгими часами просиживал в своей кузнице на табуретке, опустив руки, с печальным лицом. Наконец он принял великое решение. Он составил план, начал тайные переговоры, одолжил денег. Затем он упросил своего двоюродного брата Кома Тайфера из местечка Бек-де-Льевр арендовать кузницу на время его отсутствия.
Несколько недель спустя он сел на судно вместе с остальными. И на долгие месяцы словно могила скрыла путешественников. Но вот однажды кюре позвал к себе Бэт, Мари Люссье, Альфонсину Бержерон и других близких родственников тех, кто уехал за золотом. Он прочитал им письмо, полученное утром от Нарсисса Лефебвра, учителя. Лефебвр описывал бесконечный путь — шесть месяцев и восемь дней, — несмотря на то, что четырехмачтовый «Черный орел» водоизмещением тысяча шестьсот тонн мог нести тридцать два паруса и был отличным ходоком. Пассажиры, едва утолявшие голод соленой рыбой, страдали к тому же от жажды. Для сбора дождевой воды на палубе была растянута просмоленная парусина, но вода эта очень быстро портилась, и от нее исходило такое зловоние, что, глотая ее, они вынуждены были зажимать нос. Они пережили ужасные штормы. При каждом крене судна концы больших рей глубоко погружались в море, и от ударов гигантских волн корабль зловеще трещал, грозя разломиться. Когда проходили экватор, неделями держался мертвый штиль. Судно не двигалось, и от этой неподвижности, от тропического, обжигающего, знойного солнца один из пассажиров, романтичный молодой человек, которого пожирала лихорадка, покончил с собой. Но, слава богу, заканчивал письмо учитель, невзирая на все эти невзгоды, люди из Сент-Панкраса держались хорошо. И однажды утром, много времени спустя, с волнением увидели они, собравшись на палубе, едва вырисовывающиеся австралийские берега; за ними расстилался сказочный золотой край.