Затерянная улица (Каллаган, Хилл) - страница 77

— Эй, послушай, мне выходить на Кинг и Янг.

В исповедальне сильнее запахло виски. Отец Френсис быстро отодвинулся и прикрыл окошко. Вновь раздался скрежет, и вдруг его осенило:

— Выходи поживей, — сказал он с раздражением, — это Кинг и Янг. Ты что, хочешь проехать свою остановку?

— Спасибо, браток, — медленно сказал мужчина, с трудом вставая на ноги.

— Ну, выходи же, — тоном приказа сказал отец Френсис.

— Выхожу, выхожу, не подгоняй, — сказал человек, раздергивая занавески исповедальни и выходя в придел.

Отец Френсис откинулся на спинку стула и судорожно ухватился за кожаное сиденье. На него снизошло ощущение счастья, из головы улетучились все мысли. Вдруг он встал и вышел из исповедальни. Он стоял и смотрел, как по церкви, чуть-чуть пошатываясь, идет этот человек. Мужчины и женщины, сидевшие на скамьях, с любопытством следили за отцом Френсисом — уж не заболел ли он, в самом деле, ведь в течение получаса он три раза выходил из исповедальни. Он опять вернулся на свое место.

Сначала отец Френсис с удовольствием выслушивал исповеди, но потом им вновь овладело беспокойство. Ему следовало бы поступить иначе. В этой истории с пьяным он слишком далеко зашел, слишком многое себе позволил, ради собственного спокойствия унизился до лжи в стенах исповедальни.

За ужином отец Френсис мало разговаривал с другими священниками. Он предвидел, что будет плохо спать. Он будет лежать без сна, стараясь во всем разобраться. Сначала нужно будет разрешить собственные сомнения, а потом он, может быть, расскажет о случившемся епископу.

Море было неспокойным. Яростный мартовский ветер гнал черные тучи, и они висели, зацепившись за горы и предвещая близкую грозу.

Но с горизонта, оттуда, где море сливалось со сверкающим, как серебро, небом, струился чистый и прозрачный свет. И высившийся далеко в Штатах снежный пик Маунт-Худа, отрезанный от земли облаками, казался совсем близким, как будто горы сдвинулись с места. И это тоже предсказывало дождь.

В парке над морем раскачивались гигантские деревья. Выше всех поднимались Семь Сестер, плеяда благородных сосен. Они росли здесь сотни лет, но теперь медленно умирали с голыми стволами и сломанными ветвями. Они предпочли смерть обступавшей их цивилизации. И хотя все забыли, что сосны были названы в честь Плеяд, и думали, что горожане из патриотических чувств назвали их так в память о семи дочерях мясника, которые семьдесят лет назад, когда город только начинал расти, танцевали в витринах магазинов, — ни у кого не поднималась рука срубить их.