Только я ошибалась. И вот, наблюдая за ним на математике, я думала только о том, что он выбрасывал мои яйца. Каким надо быть человеком, чтобы так поступать?
Когда Брайс посмотрел на меня и улыбнулся, у меня защемило сердце. Но я разозлилась на себя за это. Как я могу что-то испытывать к нему после того, что он сделал?
Весь день я его избегала, но к последнему уроку у меня внутри уже бушевал настоящий торнадо. Я вскочила на велосипед и полетела домой с бешеной скоростью. Педаль сильно щелкала и заедала, а велосипед жутко скрипел, угрожая вот-вот развалиться на свои ржавые части.
Когда я въехала на наш двор, торнадо только усилился. И я решила пустить эту энергию на покраску. Я открыла банку с краской «Белый Навахо», которую дал мне папа, и принялась яростно махать кистью.
Через десять минут пришел Чет.
— Боже, — засмеялся он, — да из тебя энергия сегодня просто хлещет!
— Нет, — ответила я, отбрасывая упавшую на лоб прядь волос, — просто я очень зла.
Чет держал в руках собственную кисть и пустую кофейную банку.
— Ух-ты. И на кого?
— На себя!
— А, это серьезно. Ты плохо написала контрольную?
— Нет! Я... — Я повернулась к нему и спросила: — Как вы влюбились в свою жену?
Он налил немного «Белого Навахо» в свою банку и улыбнулся.
— А-а, — вырвалось у него. — Проблемы с мальчиками.
— Нет у меня проблем с мальчиками!
Чет колебался, но спорить не стал. Вместо этого он произнес:
— Я полюбил жену по ошибке.
— По ошибке? Как это?
— Я не должен был этого делать. К тому времени я уже был помолвлен с другой девушкой и не собирался влюбляться. Но, к счастью для меня, я вовремя понял, насколько был слеп.
— Слеп?
— Да. Моя невеста была очень красивой. У нее были удивительные карие глаза и кожа как у ангела. И какое-то время я не замечал ничего, кроме ее красоты. Но потом... скажем так, она не стоила и мизинца Рене. — Чет макнул кисть в краску и провел белую полосу на штакетнике. — Теперь многое кажется таким, очевидным, понятным, а тогда... Жаль, что большинство людей и не пытаются понять себя и других, а потом становится слишком поздно.
Какое-то время мы молчали, но я видела, что Чет размышляет. И по тому, как хмурились его брови, было ясно, что мои проблемы тут ни при чем.
— Я... простите, что я заговорила о вашей жене, — сказала я.
— Не извиняйся, все в порядке. — Он как-то грустно улыбнулся. — К тому же я думал не о Рене. Я думал о другом человеке. О том, кто никогда не мог заглянуть в душу близкому человеку. И, честно говоря, я и не хотел бы, чтобы она это сделала.
О ком он говорит? Я хочу знать! Но спросить я не решилась, и мы продолжали молча красить забор. Наконец Чет повернулся ко мне и сказал: