Однако севернее наша 23-я дивизия дрогнула и отошла. Тут казаки стали обходить 14-ю дивизию, прижимая ее к Дону. Чтобы не оказаться в мешке, нужно было либо форсировать Дон, оторваться от своей армии и уйти на юг, где у Маныча вела бои 10-я армия, либо срочно отходить к отодвинувшейся на север линии фронта всей 9-й армии в целом. Избрали второй путь, но не успели еще организовать отход, как 2 июня 1-й донской корпус в составе 7500 штыков и сабель нацелился на нашу 3-ю бригаду. Накануне к врагу перебежал изменник, дивизионный инженер, руководивший сооружением переправ через реки. Он выдал расположение охранения и главных сил 3-й бригады, что позволило противнику быстро окружить ее. Красные герои дрались до последнего патрона. Ускользнувшие от казаков несколько человек рассказали, что, когда надежды на спасение не осталось, комбриг Семенов, комполка Кузнецов и комиссары, чтобы не попасть в лапы противника, покончили с собой. В плен белым никто не сдался.
Так началось отступление, о котором я уже сказал выше. 4 июня у станицы Морозовской мы потеряли почти всю артиллерию. 13 июня после тяжелых многодневных боев в степях между Чиром и Курталаком подошли наконец к Среднему Дону. А еще через два дня догнали 23-ю дивизию. К этому времени в строю у нас оставалось мало бойцов, а казаки Мамонтова все яростнее наседали на нас сзади. Отдельные группы наших товарищей, бродившие по степи в поисках своих частей, попадали в руки белых палачей.
С глубокой скорбью узнали мы о гибели политотдельцев дивизии во главе с начальником политотдела Чугуновым.
Арьергард 14-й дивизии отбивался тогда от врагов в районе станции Серебряково. Как всегда, тут же находился начдив Степинь, а с ним и мы, штабные офицеры. Противник видел нас как на ладони. Снаряды рвались совсем рядом. В момент одного из разрывов я был контужен. Степинь, заметив мое состояние, начал что-то говорить мне, но я ничего не слышал. Тогда он показал рукой на ближайший населенный пункт и потянул повод моей лошади в ту сторону, чтобы показать направление. Пришлось ехать туда. Я еле держался в седле. По-видимому, обстрел продолжался. Просто я временно оглох, поэтому ничего не замечал и только чувствовал порой, как лошадь дергается в сторону, наверное пугаясь близких разрывов.
Вдруг моя лошадь стала оседать на землю. С трудом высвободил я ногу из-под нее. Оказалось, что лошадь была сильно ранена осколком. Она билась на земле, вскакивала и снова падала. Кое-как я добрался до селения и вошел в первый же дом. В горнице на постели лежала женщина и подавала знаки, чтобы я не подходил. Кажется, у нее был сыпняк. Рядом стояло ведро с молоком, но тронуть его я не решился, а показал жестом, что хочу пить. Женщина махнула рукой в сторону сеней. Там я нашел чистую воду, но, как только напился, совсем ослаб. В село каждую минуту могли ворваться казаки. Посидев немного на крыльце, я поплелся в сторону железной дороги и, дойдя до полустанка, упал на сваленные в кучу бревна.