Червоный (Кокотюха) - страница 3

Именно он собрал и записал в трех тетрадях все, что удалось узнать о командире УПА, взводном Даниле Червоном.

Именно на это дело Титаренко положил собственное здоровье и жизнь. А я только нашел тетради и довел его до конца.


С дядей Григорием я почти не общался при его жизни. Он был даже не близким родственником: двоюродный брат матери, или, как она сама говорила, кузен. Хотя были в нашей семье времена, когда мне казалось — человека ближе, чем Титаренко, для родителей не существует. Такое впечатление сложилось потому, что о кузене очень часто вспоминали. Правда, с возрастом я понял: о нем говорили не потому, что он был так уж близок моим родителям, а наоборот — они пытались держаться от него как можно дальше. Причем делали это иногда публично, открещиваясь от кузена даже на семейных праздниках, когда за столом собиралось множество народу.

Тогда я еще был слишком мал и, признаться честно, верил в то, что советская власть — самая справедливая и лучшая в мире, потому у нее так много врагов. Одним из них, несомненно, родители считали маминого кузена. Как-то я подслушал их разговор, тогда же впервые услышал от папы: «Правильно, что его закрыли в дурдоме! Там ему и место! Это же лучше, чем куда-нибудь в лагеря, в Мордовию или на Урал». Мама соглашалась: «В лагере не выживет. И не перекуется. К тому же он теперь в больнице, значит, теоретически можно считать Гришу больным». — «Ага, лучше, если он будет больным, — поддержал отец. — Если бы его судили и посадили, представь, чем бы это вылезло нам с тобой». — «Боком бы вылезло, — бубнила мама. — Крест на карьере, сто процентов».

Мне было десять, и о карьере я знал только то, что за ней гонятся карьеристы, это плохо, ради карьеры они готовы продать как родную мать, так и родину; и вообще, карьера — это хорошо только в мире, где правят капиталисты. Поэтому не совсем понимал, о чьей карьере беспокоятся родители. Потом, став взрослее и умнее, я мысленно отмотал назад события 1980 года и теперь могу выстроить логическую цепочку.

Оказывается, маминого двоюродного брата, журналиста Григория Титаренко, признали психически больным и поместили в соответствующее лечебное учреждение. А могли посадить в тюрьму, причем по статье шестьдесят второй Уголовного кодекса Украинской ССР: антисоветская агитация и пропаганда. Хотя, скорее всего, его деятельность подпадала под статью сто восемьдесят седьмую дробь один — распространение клеветнических измышлений, порочащих советскую власть. Это позволяло отправить дядю в лагерь к уголовникам. И таким образом ни о какой политике речи и не было бы. В частности, о таких заключенных никогда не заговорило бы радио «Свобода».