— Это не так важно, пан офицер, — ответил тот же голос. — Важнее, что ты все же пришел один.
— Откуда знаете?
— Не держи нас за дураков, москаль, — произнес другой голос, который показался мне почему-то знакомым. — Мы здесь давно, все время, пока ты сидел да курил. Если бы привел кого — увидели б.
— Вижу, Остап все-таки в тебе не ошибся, — сказал первый, который подошел ко мне почти вплотную, и я смог рассмотреть очертания лица с усами. — Пойдем, он ждет.
— Кто? — Я тогда и в самом деле не сразу понял.
— Остап, — повторил усач. — Оружие можешь пока не сдавать. Раз не привел никого и не испугался, тебе можно доверять.
— Это Червоный так сказал?
— Такого не знаем, — был ответ.
— Пусть так. Иначе спрошу: Остап так сказал?
— Может, и Остап, — спокойно подтвердил усач. — Ну-ка, пан офицер, иди с нами. Тут недалеко. Только стой пока вот так…
Зайдя мне за спину, он набросил мне повязку на лицо, закрывая глаза, плотно прижал, завязал.
— Вот теперь все. Идем.
И я углубился в лес, взятый тремя бандеровцами в полукольцо.
Долго ли мы шли, теперь не вспомню. Да и тогда я не слишком контролировал время. Может — час, может — больше, может — немного меньше. Всю дорогу молчали: я не пытался заговорить, догадываясь, что именно для разговора меня и ведут, а мои спутники или конвоиры не имели желания со мной беседовать.
Сначала мы двигались между деревьев, и я бросил попытки хоть как-то определить обратный путь. Через некоторое время дорога повернула в овраг, мы спустились, прошли по его дну и наконец остановились. Потом усач спокойно сказал мне сдать оружие, и я подчинился — в общем-то, ничего другого и не оставалось. Тогда повязку с глаз сняли, а когда я привык к темноте, разглядел: мои спутники уже стояли на краю прямоугольной ямы, из которой лился тусклый свет.
— Прошу пана офицера. — Меня кивком пригласили спускаться первым, и я полез вниз, по ступенькам крепко сбитой лестницы.
Тут было так же неглубоко, как и в той крыйивке, которую я обнаружил вчера, — не больше двух с половиной метров, приблизительно полтора человеческих роста. Землянкой меня, фронтовика, сложно удивить. Однако, оказавшись внутри, я понял: это настоящий бункер, сделанный старательно, заботливо и предназначенный для длительного в нем пребывания. Солдаты на фронте никогда не рассматривали землянку как постоянное жилье. Хоть во время отступления, хоть в наступлении, мы воспринимали землянки как временную крышу над головой, которую можно при первом же случае быстро оставить. А тут все сделано добротно и на совесть. Сразу увидел это, как только глаза привыкли к тусклому свету плошки, хотя, несмотря на такой заботливый хозяйский подход, я все равно чувствовал себя как в могиле, только заживо похороненным: потолок, оббитый толстыми досками, чем дальше, тем больше опускался, чтобы, как я прикинул, хорошо сходила вода.