Примечание Клима Рогозного: Судя по тому, как уверенно делал эти записи Григорий Титаренко, его собеседник, Лев Наумович Доброхотов ближе к концу беседы тоже говорил уверенно, даже с гордостью за себя и свою удачную операцию. Но, придерживаясь неписаного правила сотрудника органов госбезопасности и замалчивая факты, которых случайный знакомый, тем более журналист, знать не должен, Доброхотов уже меньше следил за деталями своего рассказа, не казавшимися ему важными. Однако современникам, тем более занимающимся этой тематикой, стоит только внимательнее вслушаться в его слова или вчитаться в текст, чтобы понять правомерность некоторых предположений. В частности, предположение, что агента Захара не просто вывели из операции, а ликвидировали. Свидетельство тому: показания Захара на бумаге, а не очная ставка между ним и Ульяной Волощук. Никто же не мог предвидеть, что понадобится физическое присутствие этого агента. Его в спешке списали в утиль, а донос от него на Ульяну сфабриковали — вряд ли девушка знала почерк провокатора, чтобы различить фальшивку.
Потом, для большей достоверности, задержанной устроили очную ставку с другим нашим сотрудником, Ульяниным хорошим знакомым Богданом. Собственно, его легенда в этой ситуации нам тоже выгодна: именно Богдан предупредил Ульяну о провокаторе Захаре, именно с Богданом у девушки сложились доверительные отношения, именно он работал под парня с буржуазно-националистическими убеждениями, и Волощук, видимо, планировала приобщить его к оуновскому подполью. Но все эти очные ставки в кабинетах — только непрямые доказательства, которые, по моим подсчетам, должны были убедить Ульяну: ее задержали по подозрению, прямых улик нет. Таким, как Люба Соцкая и Богдан, уже не помочь, должна решить для себя она. Но вина самой Волощук — только в знакомстве с этими двумя, и не более. Значит, можно продержаться.
Примечание Клима Рогозного: Отставной чекист опять не договаривает: просто так Ульяна Волощук на провокацию, даже такую тонкую и мастерскую, вряд ли быстро поддалась бы. Те, с кем ей делали очные ставки, должны были соответствующе выглядеть. Вряд ли кому-нибудь нужно объяснять, как в кабинетах и подвалах НКВД работали с арестованными «врагами народа». Наверняка Любу Соцкую, пока она сидела в тюрьме, били, пытали и, вероятно, насиловали. Подобным образом с молодыми женщинами обращались как в НКВД, так и в гестапо во времена немецкой оккупации. Не брезговали сексуальным насилием над арестованными девушками и женщинами и полицаи — уголовные преступники, работавшие во вспомогательной полиции. А что касается провокаторов вроде Богдана, с ними тоже не церемонились. В основном все происходило так: их вызывали в кабинет, там неожиданно, без всяких объяснений, жестоко били, экзекуцию быстро прекращал «вовремя» подоспевший офицер, куратор провокатора, даже извинялся. Но затем побитых до крови агентов просто и безопасно использовали в тюрьмах как подсадных — внешне они мало чем отличались от измученных сокамерников. Саму Ульяну Волощук вряд ли били, наверное, себе она это объясняла так: пока что, сводя ее с другими арестованными товарищами, на нее давят только психологически, поскольку подводят к мысли в чем-то сознаться. Но, как я понимаю, от Ульяны не требовали оговаривать товарищей, поэтому она отрицала все обвинения, заняв такую позицию: если не можешь помочь другим — помоги себе. То есть каждый, у кого был хотя бы маленький шанс вырваться из МГБ, держался сам за себя.