— Извините, — смущенно пробормотал он.
— А чего ж, играйте, если умеете, — сказала девушка. — Никому не заказано.
— А вы умеете? — осмелев, спросил Груздев.
— Я-то? Играю…
Какая-то ленивая, даже вялая грация сквозила в ее протяжном голосе, в медленном взмахе густых ресниц, в плавном движении, которым она не перебросила, а переложила на спину свою тяжелую косу. Облик ее вполне совпадал с тем обликом деревенской красавицы, который априорно сложился в представлении Груздева — именно коса, смуглый румянец, крепкие ноги в хромовых сапожках и высокая грудь были ее обязательными признаками.
Ужинать сели в горнице. Груздев со страхом посмотрел на полный стакан водки, налитый ему Ильей, но чтобы не показаться перед Надеждой хлюпиком, зажмурился и лихо вытянул все до дна. На его подвиг никто не обратил внимания. Это не понравилось Груздеву, и он решил во что бы то ни стало отличиться еще раз.
— Утром не проспи, надо пораньше выехать, — начальственным тоном сказал он Илье.
Но тот, ловя вилкой огурец в сметане, только неопределенно мотнул головой и с полным ртом промычал:
— Коа шева шить ам…
Что должно было означать «Какого лешего спешить нам?..»
Надежда сняла гитару; атласный бант мелькнул у ее плеча и, точно крупный алый цветок, зажег смуглую красоту девушки новым, романтически-странным светом.
— Вы похожи на Радду, — сказал охмелевший Груздев.
— Я читала. Ведь вы про цыганку из рассказа Горького?
Она впервые засмеялась, не то польщенная этим сравнением, не то обрадованная тем, что правильно угадала его источник.
— Тебя, бабка, в молодости, знать, цыган догнал, — неуклюже пошутил Илья, но это, вопреки ожиданию Груздева, не вызвало среди женщин никакого замешательства.
Надежда запела. У нее был сочный, грудного тембра голос, но петь она не умела. На Груздева ее пение оказало возбуждающее действие. Ему сразу захотелось разгула, пляски, рискованных приключений, а когда Надежда пропела слова «Кто же завтра, милый мой, на груди моей развяжет узел, стянутый тобой?» — и при этом коротко взмахнула мохнатыми ресницами, то эти слова зазвучали для Груздева каким-то призывом.
В это время старуха вышла, поманив за собой Илью.
«Неужели нарочно» — мелькнула у Груздева догадка.
Он подвинулся к Надежде и потрогал ее тяжелую прохладную косу.
Девушка не протестовала, только чуть приподняла брови, словно спрашивала: «Что же дальше?» И тогда Груздев, хмельной и взвинченный гитарным надрывом, тихонько повлек ее к себе.
— Вы с ней не балуйте, — сказал Илья, неожиданно появляясь в горнице с самоваром и бухая его на стол. — Во-первых, не такой она статьи баба, а во-вторых, у меня тут сурьезные дела с ней. Я же вам объяснял по дороге.