Толпу волновали самые фантастические слухи то об отмене уголовного кодекса, то болезни Сталина. Слухи наплывали волнами, как обморок и тогда сладкая дрожь пробегала по изломанным неровным рядам заключённых.
— Легавый буду, щас амнистию объявят! — Тревожился мужик в чёрном пальто, укравший колхозную корову. — Надо поближе. А то ведь не дадут послушать, олени рогатые!
Был он малоросл, худ. Глаза водянистые, унылые, как у дохлого сома. Кожа на лице сморщенная, желтая.
— Вон нарядчик карточки несёт, — сосед Лученкова хлопнул мужика по плечу. — Чего то расстроенный нарядчик. Видать точно амнистия, а ему с тобой Швыдченко расставаться не хочется.
Мужик что-то бормотал, вертя по сторонам головой.
Капитан заложил за спину руки, и, глядя на ряды зэков, громко крикнул:
— Граждане заключённые!
Из его рта шёл пар.
Стало очень тихо. Было слышно, как на хоздворе монотонно работал дизельный генератор.
Лученков увидел рыжее тельце крысы, бегущей вдоль стены штабного барака. Хвостатая тварь остановилась, нюхая воздух подрагивающим носом.
Она смотрела на стоявших людей равнодушно и без всякого беспокойства, всего лишь как на досадную помеху.
Крысы в лагере были везде. Ночью они бегали по бараку.
Пищали и царапались под досками пола. Грызли всё, что встречалось на их пути — запрятанный на нарах хлеб, сапоги, мыло.
Лученков сделал попытку вспомнить, какой сегодня день, и не сразу, с усилием сообразил, что начало октября.
Счет дням недели он вел исправно, привычно ощущая суточный ход времени, а вот числа…
Какая разница, если впереди всё равно ещё почти десятилетний срок.
Кто — то обронил в тишине:
— Бля буду, прокурор где-то умер!
Капитан переждал некоторое волнение в рядах заключённых.
— Долго агитировать я не буду. Некогда! Родина-мать в опасности!
При этом голос капитана сорвался и захрипел как труба.
Заключённые слушали его с каменной серьезностью, ничем не выдавая своих чувств. Многолетняя привычка нахождения в условиях несвободы рождали стойкое равнодушие и иммунитет ко всякого рода высоким словам и красивым призывам.
Агитировать и призывать заключенного к подвигу во имя Отчизны и большевистской партии — напрасный труд.
Все это знают. Всколыхнуть и заинтересовать массу заключённых можно лишь перспективой материальных благ или поблажек. В этом и состоит разница между удачной или неудачной речью.
— Фашисты топчут нашу землю! Убивают, жгут, насилуют ваших сестёр и матерей! Красной Армии нужны бойцы… Много бойцов.
— Это как, гражданин начальник? Под охраной в бой идти! — раздался чей-то крик из середины строя.