Лученков приоткрыл дверь канцелярии сразу же попал в перегороженный деревянным барьером кабинет.
Барьер ограждения вытерт локтями, за ним заляпанный чернилами стол, какие-то шкафы с картонными папками, кипы бумаг, формуляры заключенных.
На окне решётка. И ничего больше. Стены тоже голые, без лозунгов.
За столом сидел лейтенант в коверкотовой гимнастерке. У него было красное, недовольное лицо, с какими то тусклыми, безразличными глазами. Напротив расположилась машинистка из вольняшек и сержант с какой-то замусоленной тетрадью на коленях.
Лейтенант, молча, смотрел на вошедшего. Тот сдёрнул с головы шапку, доложил скороговоркой:
— Заключённый Лученков Энгельс Иванович, одна тысяча двадцать четвёртого года…. Статья… Срок — 10 лет… Начало срока… Конец срока….
Сержант полистал тетрадку. Медленно провёл толстым пальцем с траурной каёмкой под ногтем по неровной строчке. Потом встал, достал с полки серую картонную папку. Раскрыл и положил перед лейтенантом. На первой странице была приклеена, какая-то мутная фотография, засиженная мухами.
— Так, Лученков. — Лейтенант сурово глянул на Глеба, потом на фото, сличая. — Разбой средь бела дня. Штопорила — десять лет… Пиши — три месяца штрафной.
Машинистка выбила на клавишах длинную дробь.
— Лученков… Чего встал? Следующий.
Глеб сделал шаг за дверь, где ожидал другой заключённый с добродушным, приветливым лицом и честными глазами, какие могли быть только у жулика. На левом верхнем зубе блестела коронка — фикса.
Конвоир с винтовкой стряхнул сон, пошевелив плечом, приказал:
— Живей, мерин!
Лицо зэка покраснело. Приветливость сменилась злой гримасой, ответил грубо:
— Мерин твой папа! А ты его жопа!
— Шо-ооо?! — заревел охранник цапая винтовку и хватая воздух широко распахнутым ртом. — Шо ты казав?!
Конвоир был родом с Житомира и страдал хохлацкой упёртостью.
На шум выскочил сержант. Спросил строго:
— Что у тебя, Мельничук?
— Та ось же, товарищ сержант, ображае на бойовому посту!
— Фамилия, статья?! — похолодел лицом и голосом сержант.
— Временно изолированный боец-доброволец Красной Армии Клепиков!
Что же это такое происходит, товарищ сержант. Великий Сталин учит нас, что надо думать о живом человеке, а это падло мне ружьём грозит!
Судя по всему парень был мастером партийной риторики и хорошо знал работы Сталина.
Сержант постоял, молча, осмысливая услышанное.
— Ты не особо вольничай, Мельничук. Это уже не наш элемент, а без пяти минут боец Красной армии.
Охранник рукавом шинели вытер с лица пот.
— Винен, товарищ сержант!
— Социалистическая законность обязательна для всех и угрожать оружием военнослужащему Красной армии никак нельзя! Смотри мне!