Потом снова наступала тишина.
От немецких позиций лёгкий ветерок приносил запах кофе и сигаретного дыма.
Не все штрафники горели желанием рвануться в бой. Страшно! Хочется жить! Но тоска, тревожное ожидание атаки и песни Утёсова сводили с ума.
Штрафники сидели в окопах. Тянули самосад.
Лученков смотрел на немецкие окопы, освещаемые дрожащим светом ракет. Вспоминалась, обсаженная тополями улица, ведущая к дому. Осенью дворники жгли листья, а Глебу нравилось, как они шуршат под каблуками.
Негромко сапожки стучали,
всё ближе, всё ближе твой дом!
А мы не спешили,
друг друга ласкали,
Целуя взахлёб, ведь однажды живём!
А листья шуршат, и шуршат, и шуршат,
цепляясь за стук каблуков,
и пальцы как птицы в ладонях лежат,
притихнув от сказанных слов
Боже мой, как все это давно было… Как звали ту девочку, которой он читал эти стихи? А может быть этого никогда не было и ему это только кажется?
Жизнь в обороне скучна. Командование приказывает обустроить быт.
Кто получает пришедшее в негодность обмундирование, кто-то ремонтирует развалившиеся сапоги.
Старшина выполнил приказ командира роты. Нашёл штрафнику Труфанову ботинки. Вот только они оказались на два размера больше. Можно было бы набить их бумагой, но её на передовой всегда не хватало. Газеты если и доходили, то чаще в виде отдельных клочков, которые пускали основном на самокрутки. Они ценились на вес золота.
Поэтому Труфанов затолкал в полученные ботинки немецкие листовки. Радовался своему везению. Немецкие агитки втихоря использовали вместо подтирки и для тепла набивали их в ботинки. Зная, что русским не выдают бумаги ни для курева, ни для других неотложных надобностей, немцы печатали свои листовки на мягкой бумаге. Расчёт был на то, что, перед употреблением русский обязательно прочтёт написанное.
Был строжайший приказ: листовки не читать. За нарушение приказа — трибунал. Немцы призывали бросить оружие и переходить на их сторону. Обещали после войны жизнь без колхозов, свободу, работу. В каждой листовке был напечатан пропуск, в котором гарантировалась жизнь его владельцу.
— Мудалаи, мать вашу за передок! Что же вы творите? — Сокрушался Половков, обнаружив очередную немецкую листовку у подчинённых. — Меня же вместе с вами за кадык возьмут. Но меня то дальше фронта не пошлют, а вас ведь к стенке прислонят!
Потом успокаивался.
— Ну, правильно, «Боевым листком», что замполит притащил, хер подотрёшься. Его можно только вместо наждака использовать.
Потом вздохнув, советовал:
— Срать ходите подальше от своих окопов. Чтобы Мотовилов не видел!