Лученков улыбнулся и спросил:
— Ну как, Клёпа, сбил?
— Да, струсил немец! Отвернул в сторону и удрал. Командир роты как увидел, сразу сказал, «Ты рядовой — переменник, Клёпа, настоящий герой! Представлю тебя к ордену».
Вот сейчас жду, когда в Москву вызовут.
Кто-то из штрафников засмеялся:
— В трибунал тебя вызовут, чтобы в карты не жульничал. Вот у нас под Ржевом был случай… Ещё до штрафной.
Его перебил Гулыга.
— Да погоди ты, со своим Ржевом…
Штрафники заинтересованно завозились. Сюжетов у Гулыги было немного, но вдохновенная манера, образный язык и неистощимая фантазия рассказчика заставляли слушать его снова и снова. Даже излишне натуралистические детали ничуть не шокировали присутствующих, которые жаждали все новых и новых подробностей, активно сопереживая вместе с ним.
Гулыга подошёл к печке, присел на корточки.
— Как-то судили меня ещё по молодости лет в славном городе Орле.
Был я там проездом и вертанул на бану угол у какого — то фраера. Но не повезло…
О тюремной жизни Гулыга рассказывал легко и интересно, отвлекая от мрачной действительности и не давая оставаться наедине со своими скорбными мыслями. Мог приукрасить, но это не была ложь. Просто сама жизнь была настолько скудной, что её приходилось окрашивать в разные цвета.
— Налетели на меня мусора, скрутили ласты и повезли меня на кичу. Месяц сижу, два… полгода. Камера. Решётка. Век воли не видать. Наконец привозят на суд… полчаса и трёшка у меня в кармане. Но у мусоров ломается воронок и решают меня конвоировать до КПЗ пешком.
В землянке на снарядном ящике чадила сплющенная артиллерийская гильза.
Гулыга задумался. Было видно, что вспоминает он с удовольствием, переживая все вновь.
— А вы представляете, на дворе май! Всё цветёт и каждая щепка лезет не щепку. И вот пока меня вели меня обратно на кичу….
И он, вновь и вновь переживая, рассказывал, как его вели по вечернему городу, а он увидел впереди идущую девушку в беленьком платьице. И ветер доносил от неё слабенький запах духов. И через тонкую материю просвечивал лифчик.
Когда только рассказ дошёл до этого места, начало нарастать напряжение.
«А лифчик у нее какого цвета был, чёрный или белый?» — с замиранием сердца спросил кто-то из штрафников. Кажется это был голос Швыдченко.
На него зашикали:
— Да какая тебе нахер разница, какого он цвета? Слушай давай!
Швыдченко неприязненно огрызнулся:
— Вам хорошо, вы ещё и не нюхали чем от бабы пахнет. А я уже пятый год…
Отделенный Павлов решительно оборвал его.
— Ещё раз голос подашь, вошь бельевая, пойдёшь в охранение, сопли морозить!