Дёрнулся и затих пожилой боец в прожженной во многих местах телогрейке. Ткнулся лицом в землю штрафник в немецкой каске. Вот мина попала в воронку и взрыв накрыл несколько спрятавшихся там бойцов.
Бывший вор Монах, притворился мёртвым, долго терпел, потом пополз, волоча перебитую ногу. Очередь ударила в вещевой мешок. Полетели лохмотья, звякнул пробитый котелок, а следующая очередь прошила тело.
Лученков плохо помнил первые минуты боя. В утреннем тумане мелькали вспышки выстрелов, силуэты грудных мишеней, как на стрельбище.
Все патроны в магазине он расстрелял, торопливо дергая затвор и не успевая толком прицелиться. Впопыхах не заметил, что магазин опустел, и на очередное нажатие спускового крючка винтовка отозвалась сухим щелчком.
Стало так страшно, что свело живот. Ну вот подумал он, сейчас обделаюсь. И тут вспомнил Павлова. Посмотрел на свои грязные пальцы. Пошевелил ими, словно перебирая невидимые клавиши и заулыбался.
Наверное, очень страшной была эта улыбка. Неестественной. Как маска.
Лученков огляделся по сторонам, подполз к мёртвому сержанту. Подобрал валяющийся рядом с ним трофейный пулемёт «Зброевка».
Горло пересохло. Страшно хотелось пить.
Попытался снять с ремня убитого алюминиевую фляжку, но мёртвое тело прижало ремень, и расстегнуть его не удалось.
Потом он лежал в небольшой воронке, оглядываясь по сторонам и жадно хватал ртом воздух. Струйки пота заливали ему глаза и он вытирал их грязным рукавом телогрейки.
Мелкие комья земли приглушенно стучали по каске. От обстрела его слегка прикрывал труп погибшего сержанта.
В воронку свалился связной Печерица с разорванным рукавом фуфайки.
Рядом на живот плюхнулся ротный. Заорал, повернув к Лученкову перекошенное лицо.
— Какого хера сидишь?! Стреляй, твою мать!
Лученков успел дать по немцам одну очередь, и тут же в землю перед ним впилась пуля. Понял — работает снайпер.
Командир роты толкнул в плечо Печерицу. Тот повернул к нему своё закопчённое лицо.
Как всегда, когда на него повышали голос в блеклых глазах этого уже немолодого человека появилась молчаливая и робкая покорность.
Уголки губ вздрогнули, брови сомкнулись — он явно терялся перед грубостью.
— Сейчас бегишь к лейтенанту Кривенко и говоришь, чтобы он накрыл этого грёбаного снайпера из миномётов. Понял?
Лученков буквально почувствовал, как вздрогнули плечи Печерицы.
Представил себе, что будет дальше. Сейчас тот начнёт тянуть время. Снимет сапог и заново намотает портянку. Нельзя же бежать со сбитой портянкой! Потом подтянет ремень и плотнее натянет ушанку. Посмотрит на капитана умоляющими глазами, в надежде на то, что он отменит свой приказ.