Пока Лученков и Сизов помогали хозяйке накрыть на стол, Клёпа размотал горловину кувшина и принюхался к содержимому.
— Надо бы пробу снять хозяйка! А то вдруг несвежий продукт. Сама понимаешь, как можно боевым товарищам принести испорченный товар!
Хозяйка удивилась.
— Чего его пробовать. Самогон он и есть самогон. Всю жизнь у нас его из буряка гнали, мужики пили и никто не отравился. У хозяйки нашлись и гранёные стаканы.
Старик прочёл молитву, молча подал знак наливать.
Поднятый над столом глечик с мутным самогоном поклонился каждому. Луч осеннего тусклого солнца заглянул в окно, торопливо пробежал по дощатому выскобленному столу. Спрятался за печкой.
Клёпа обвёл всех шалыми глазами и сказал:
— Выпьем за воровской фарт. За то, чтобы на войне нас не убило до смерти.
Сизый потянулся к нему стаканом. Лученков вопросительно взглянул на хозяина. Тот возвёл глаза к потолку.
— И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое…
Сизый психанул:
— Какое тут нА-хер тело моё?! Первач — лучше не бывает.
— А ты не перебивай, — строго сказал хозяин. — Прости им, Господи, не ведают сами, что болтают. Сосуд диавольский — но да будет на сей раз не во зло, а на пользу.
— Значит, каждый пьёт за своё, — нашёл компромиссное решение Клёпа.
Дружно звякнули наполненные стаканы. Выпили по первой. Закусили капустой.
Некоторое время слышалось сопение простуженных носов и голодное чавканье.
Раскрасневшаяся хозяйка уже охотно метнулась в погреб и достала кусочек сала.
Выждав момент, когда она вышла в сени Клёпа, подмигнул, пощелкивая пальцами:
— А можно здесь и тормознуться. Я не против. Бабочка похоже тоже. Отчего солдат гладок? Поел да на бок!
— Ну, правильно, правильно — кивал старик, роняя крупный пепел на пол — Правильно… Вот я помню ишшо в первую Германскую…
От выпитого самогона приятная истома растеклась по всему телу. Хотелось сидеть вот так, всю жизнь, привалившись спиной к тёплой печке.
Подвыпивший старик нёс что-то про первую мировую войну и про то, как он без малого не получил георгиевский крест.
Клёпа быстро захмелел. Движения его стали резки, суетливы, правая рука беспокойно ощупывала трофейный нож, висящий на поясе. В нём прибавилось подозрительности, разговаривая, бросал быстрые, короткие взгляды в окна.
После третьей рюмки, когда уже начало темнеть перед окнами избы высветились фары крытой брезентом полуторки.
Старик подошёл к окну. Он мгновенно протрезвел, тревожно перекрестился.
— Похоже ваши, краснозвёздные…
Договорить не успел.
В избу ввалились несколько бойцов. Солдаты как солдаты, те же шапки и пилотки, шинели и ватники, что и у штрафников. Только рожи какие-то чересчур гладкие, откормленные.