— Но ты ведь так не считала! — сказал он, закуривая очередную сигарету. — Послушай Кей, давай будем вести себя как взрослые люди. Ну зачем нам эти взаимные оскорбления? Я сейчас занят. А завтра я поведу тебя обедать, и мы продолжим эту комедию. — Тут он опять вытаращил глаза и добавил: — Между прочим, я забыл об одном немаловажном пунктике моей маленькой, как ты выразилась, шалости — и этот пунктик вряд ли понравится на Мэдисон-авеню. Понимаешь, я же могу сказать, что ты легла под меня по причине того, что черный паренек не захотел тебя трахнуть.
— А может, он меня очень хорошо трахнул, потому-то я и не удовлетворилась твоими слюнявыми потугами.
— А может, он привел к тебе вдобавок взвод гарлемских трахалей? Ты что, черт побери, травки накурилась? Или, может, увлеклась садизмом? Если так, то я готов удовлетворить тебя, хорошенько взгрев по попке, моя милая!
— Стиви, не надо громких речей. Я ведь не так просто ломала свою птичью головку, когда размышляла об этом убийстве… Мне пришлось позвонить кое-кому в Кентукки.
Я просто кожей почувствовал тяжесть повисшей в комнате тишины, которую Стив разорвал пронзительным взвизгом:
— Ах ты, сука! — Его длинное узкое лицо побагровело, потом покрылось смертельной бледностью.
Кей даже не шевельнулась. Ей все это доставляло видимое удовольствие. Она криво улыбнулась и сказала:
— О, я вижу, маска хладнокровия сорвана? А теперь давай-ка сотри грим, сними свой маскарадный костюм и расскажи-ка мне без выкрутасов про кузена Томаса.
Он молчал, выпрямившись перед ней, на лице у него застыло выражение гнева и страдания.
Кей глубже погрузила свой нож ему в сердце, да еще и крутанула.
— Стиви, ты, видно, ничего не понимаешь. Я же хочу тебе помочь. Ради успеха нашего шоу я даю тебе возможность все мне рассказать, прежде чем я позвоню в полицию.
— Как… как., ты узнала? — хрипло проговорил он.
— Теперь уже поздно задавать вопросы. Ну же, ты всегда такой словоохотливый, давай расскажи-ка мне, почему ты его убил?
Стив привалился к столу, буквально весь съежившись и сморщившись. Потом успокоился, Вздохнул поглубже и снова обрел самообладание. Он подошел к секретеру, закурил, сел на край выдвижной крышки стола и произнес, сделав большие глаза:
— Да, я, пожалуй, расскажу — ты сможешь понять меня. Я убил его. Но подожди, пока…
Раздался новый вскрик — тихий приглушенный возглас радости и облегчения, застрявший у меня в горле.
— …ты не услышишь всю эту историю. Это не было убийством. Томас был моим дальним родственником, паршивой овцой в нашем стаде, уродом в семье. Он был отбросом, а его мамаша подзаборной шлюхой. А теперь смотри, в какой ситуации я оказался: я написал роман — и ничего не произошло. Мне необходимо было стать писателем, иначе я всю свою жизнь проторчал бы в том вшивом магазине, а в конце концов спился бы… Какое-то время я обивал пороги в Голливуде, но все без толку. Я вернулся в Нью-Йорк, попытался влезть на телевидение. Я работал как проклятый. Два года подряд я писал, брался за любую работу, раз десять впрягался в какие-то идиотские проекты, да все без толку, без толку, без толку! Я был в отчаянье — Боже ты мой, да мне ведь уже тридцать шесть лет! Не мог же я вечно просить больного папу высылать мне деньги на пропитание!