— А почему ты с ним оставалась все это время?
— Я прекрасно понимала, что я для Йозефа — просто аппетитная девка при нем. Но куда бы я пошла? В стриптиз-бар, где мужики пялились бы на мое голое тело? Это что, лучше? А если Йозеф временами и вел себя как ненормальный, все равно жить с ним было куда легче, чем искать работу. Да, он был хороший мужик. — Роуз повернулась ко мне. — Тебе это не шокирует?
— Нет. — И я подумал, не такая ли она «просто аппетитная девка», которую и мне приятно иметь при себе. И многие ли хмыри имели при себе такую аппетитную блондинку…
— Неправда, Мики, шокирует. У тебя это на лице написано. Но я даже рада, что шокирует, потому что с прежней жизнью покончено. Впереди годы и годы, которые я готова посвятить тебе!
— Ну ладно, шокирует, шокирует, — сказал я, потому что ей хотелось это услышать. — А теперь расскажи мне про Йозефа.
Роуз присела на край кровати. На фоне дверного проема четко вырисовывался ее темный силуэт с сигаретой в руке.
— Да нечего особенно рассказывать. Я плохо его знала. В кармане у него лежал пистолет, хотя он не был ни гангстер, ни уличный бандюга. Он много повидал на своем веку, через многое прошел… Все тело у него было в ужасных шрамах. На одном плече, помню, была татуировка — крошечная желто-голубая птичка. Симпатичная. Он рассказал мне, что сделал ее в Индокитае. Чудная фигура у него была. Ноги и бедра так себе, но грудь и плечи — мощные, а ручищи побольше твоих. Спали мы в разных кроватях, потому что по ночам его часто мучили кошмары. Он шептал угрозы и проклятия, стонал, махал кулаками и просыпался в холодном поту. А проснувшись, мог заплакать, побежать проверить дверной замок, а иногда таблетки глотал. Я слушала, что он там бормотал, но ни слова не понимала — Йозеф бредил на каком-то иностранном языке. Он частенько повторял одно имя — «Кислый немец». Вилли Кислый. Я хорошо запомнила это имя, потому что, когда он его выкрикивал, я почему-то думала о немецкой кислой капусте. И еще он выкрикивал женское имя. Какое-то азиатское. Он обычно произносил ее имя с придыханием — видно, та еще была краля. Он говорил так: «Ми-Люси-аа!» Но я ни разу не спросила его об этих людях. Не хотела знать.
Роуз затушила сигарету в пепельнице и вытянулась на кровати подле меня. Она молчала несколько минут, и я уж подумал, что она задремала. Роуз вдруг произнесла:
— Хочу все начистоту. Йозеф мне не докучал. Я в основном была одна. Я готовила ему еду, спала с ним. И все. Все остальное время он читал свои газеты да посмеивался. Иногда он говорил вслух — но не по-английски. А однажды он прочитал что-то в газете и просто покатился со смеху. «Да они захомутали Листера, этого подонка! Ну теперь чертям в аду придется попотеть, поджаривая на сковородке его гнусную душонку!» Но в основном — я уже говорила — он возился со своими деревяшками. Вечерами он водил меня в кино, да только смеялся не там, где надо. Иногда мы ходили на концерты — там тусовалась патлатая шантрапа-джазушники. Если мне нужны были деньги или я скучала, он выдавал мне десятку-двадцатку или больше, если я просила, приговаривая: «Милая барышня, ты что-то не в себе. Пойди купи себе что-нибудь».