— Закройте дверь, — приказал Боццоло. Он задернул занавески, влез на кресло для бритья и обернул своим шерстяным шарфом круглый молочно-матовый плафон.
Девочка, только что с трудом проснувшаяся, шевелила ногами газетные листы.
— Мы будем здесь спать? — спросила она.
— Мы будем здесь ждать, — ответил Вилер. — Il fait moins froid que dans la voiture[61].
— Откуда взялась тут картошка? — Боццоло покачал головой.
Второй тазик был наполнен сморщенной картошкой, и ее буйные ростки, пробившись сквозь комочки земли, забирались на фаянсовый край.
Вилер сдвинул вместе три стула, которые вот уже две недели ждали клиентов, и укутал ребенка шерстяным одеялом. Нагибаясь, он поймал настороженный взгляд Боццоло. Повернувшись к нему спиной, Боццоло, глядя в зеркало, следил за движениями его рук. Казалось, будто они впервые увидели друг друга. Боццоло снова повернулся и стал собирать разбросанные на полу газеты. Вилер размышлял, почему его рассердило, что за ним наблюдали в зеркало, и почему Боццоло не обернулся к нему просто так.
Боццоло раскрыл рот в зевоте, глянул на себя в зеркало и, не произнеся ни слова, снова закрыл рот.
Пустые, отраженные в зеркале кресла и стулья, бессмысленные здесь, как все эти расчески, тазики, флакончики, помады и щетки, как будто ждали, что Хирш, этот незнакомый парикмахер, должен появиться с минуты на минуту и снова начать работать, а кто-то из клиентов встанет со стула, сядет в кресло, положив голову на его кожаную подушечку. Но никаких клиентов не было. И кто мог быть клиентом Хирша? Были ли в этой деревне другие евреи? Вилер смотрел на ножницы — где они, те, кого надо стричь; на бритвы — разве они кому-нибудь были здесь нужны? Зачем эти расчески? Для чего? Для бритых наголо черепов? Мази и кремы для абажуров из человеческой кожи… Бред! Безумие!
Боццоло уселся в кресло рядом с дверью. Он разглядывал себя в зеркале и задумчиво проводил тыльной стороной ладони по щетинистым, пухлым, как у хомяка, щекам. Потом он опустил голову на подушечку кресла и устроился поудобнее. Еще раз посмотрел на себя в зеркале, закрыл глаза и потянулся.
— И как только картофель попал в этот тазик? — повторил он, ловя в зеркале отражение Вилера. — У вас надежные документы?
— Да.
Боццоло поискал в кармане сигареты.
— Вы не похожи на еврея. Ничего типичного.
— Не похож?
Боццоло подумал.
— Скорее на спортсмена.
— Да ну? — Вилер уставился в зеркало, как будто сон мог прийти оттуда. Он вспомнил один фильм Кокто, который он смотрел в «Пагод», и вообще штучки Кокто с зеркалом. Хотя к чему теперь вспоминать все это. Левый глаз Вилера в зеркале казался меньше правого. Он обернулся. Эстер спала. Он положил несколько раскрытых газет ей на ноги, но она спала так крепко, что не услышала шороха.