Маршалл сосредоточенно изучал мыски своих рабочих башмаков.
– Как-то я сказала тебе, что, если Трэвис вернется домой живым и здоровым, все остальное не будет иметь значения.
Он едва заметно кивнул.
– Но я заблуждалась, полагая, что смогу повести себя в этой ситуации по-взрослому. Оказывается, под давлением я ломаюсь. Это имеет значение, Маршалл, да еще какое. Даже споря с людьми, предупреждавшими, что брата может не быть в живых, в душе я надеялась на их правоту. Мне было проще принять его смерть, чем сознательное нежелание общаться с собственной семьей, обрекая всех нас на вечные муки неведения. Впоследствии я возненавидела себя за подобные мысли.
На лице Маршалла отразилось понимание.
Когда оказалось, что это правда. Я очень сожалею обо всем, что наговорила тебе тогда. Просто ненавистна была мысль о том, что ты ставишь Трэвиса превыше меня. Стыдно признаться, мне потребовалось несколько дней, чтобы понять, что точно так же поступала я с тобой каждый божий день. Отводила тебе вторую роль. А ты пожертвовал собой и нашим шансом быть вместе. Ради меня. Чтобы избавить от боли.
– Значит, ты приехала извиниться?
Эва чувствовала себя так, будто сердце в груди стало в два раза больше. Тяжелое, исполненное сомнений, гулко колотящееся, оно затрудняло дыхание.
– Ты согласился со второстепенной ролью ради меня. Не многие мужчины на твоем месте поступили бы так же.
Когда он заговорил, в его голосе послышалась легкая неуверенность, при этом он по-прежнему напоминал неприступную крепость.
– Так ты хочешь поблагодарить меня?
Она глубоко вздохнула, продолжая нервно сжимать и разжимать пальцы:
– Я хотела проверить, не слишком ли поздно.
Маршалл не двинулся с места:
– Слишком поздно для чего?
– Для осуществления твоей мечты. Деревянный домик в лесу в окружении источников. И я. И ты, – поспешно добавила она.
И занятие любовью дважды в день. Эти картины неотступно преследовали ее долгими одинокими ночами с тех самых пор, как Маршалл уехал.
Ни слова не говоря, он подошел к окну и стал смотреть на пейзаж.
– Ты запала мне в душу, Эва, – признался он. – Закончив проверку, я вернулся в Сидней, полагая, что через некоторое время смогу забыть о тебе. Но время шло, а твой образ не становился менее ярким. Он запечатлелся на моей коже, как татуировка, и я не смог стряхнуть тебя. Ты поселилась вот здесь. – Он ударил себя кулаком в грудь. – Но порывы сердца не имеют значения, потому что голова знает лучше. Если жизнь меня чему и научила, то это думать головой. – Он повернулся к ней. Я не раз разрывал отношения, длящиеся гораздо дольше наших с тобой, Эва, поскольку они не шли мне на пользу. Зачем же мне довольствоваться ролью второй скрипки в твоей жизни?