– Это не…
– Поэтому, Эва, я обзавелся домиком в лесу, окруженным озерами, и надеюсь обрести здесь счастье. Большое счастье. – Он печально вздохнул. – Но тебя в моих мечтах больше нет.
Эти слова с силой ударили ее под дых.
– Совсем? – чуть слышно спросила она.
– В твоем сердце не было места для меня, Эва. Прежде я считал, что ты держишь меня в качестве замены пропавшему брату, но теперь изменил точку зрения. Просто ты эмоционально не способна на полноценные отношения, а я заслуживаю лучшего, чем скромная роль второго плана.
Она пыталась восстановить дыхание, что давалось с трудом. Внутренний голос подсказывал уйти, вернуться домой, вот только, направляясь сюда, она надеялась, что именно это место станет ее новым домом.
Ради этого стоило проявить храбрость, пойти на риск.
– Я отправилась в путь не ради того, чтобы найти Трэвиса, – призналась она чуть слышно. – Я пыталась придумать способ отпустить его. – Она содрогнулась. – Это ужасало меня. Я спрашивала себя: что, если в моем сердце останется огромная зияющая дыра в том месте, где прежде были любовь, беспокойство и боль за него? Что, если я не сумею ее заделать? Исцелить? Кем я буду без него? Значительная часть меня самой потеряется.
Глядя на сильные руки Маршалла, скрещенные на груди, Эва мечтала, чтобы он обнял ее.
– От меня осталась пустая мертвая оболочка. – Она на шаг сократила расстояние между ними. – А потом появился ты на своем нелепом оранжевом мотоцикле, татуированный и обросший. Ну, просто как ледокол. Дюйм за дюймом ты упрямо ломал сковывающую меня корку льда.
В глубине глаз Маршалла вспыхнул печальный огонек, Эва с сожалением поняла, что прежде сама всегда его гасила. Воспоминание о нем, стоящем в автобусе и взывающем к ее сердцу, причиняло осязаемую боль. А она-то думала, что не способна ничего чувствовать!
Однако язык его тела оставался непроницаемым.
– Я не затычка, Эва, я человек. Тебе придется поискать кого-то другого.
– Я не хочу, чтобы ты затыкал прореху в моем сердце. Просто перекинь мост.
Он поднял на нее глаза.
Она взяла с дивана подушку и крепко прижала к себе:
– Когда ты уехал, я чувствовала себя ужасно. Тебя нет, Трэвиса нет, мамы нет, папа на другом конце страны. Никогда еще мне не было так одиноко, что странно, ведь я целый год путешествовала в одиночку.
Маршалл нахмурил брови и выпрямился:
– Что же изменилось?
– Я не могла больше оставаться замороженной. – Она пожала плечами. – Пыталась сделать то, что и прежде, приспособиться, но прямо из ниоткуда возникали мощные эмоции, и я поняла, что лелею те же чувства, что и Трэвис с тех пор, как умерла мама. Безысходность. Тревогу. Должно быть, я была подавлена, как и он.